Шуханг, Колар, Фюлеп — все куда-то исчезли, словно сквозь землю провалились. Все, словно кроты, прячутся под землю. Сидят в подвалах и слушают, как в небе гудят самолеты противника.
Лаци сел. Сквозь щели дверей пробивался свет. Были слышны обрывки все еще продолжавшегося спора между Йене и Марци Папиром.
Йене знал, что гитлеровцы так или иначе потерпят поражение, но он не хотел прихода в Венгрию большевиков. Он так и сказал, как думал: «Я не стану утверждать, что мне недостает русских. Поймите меня правильно. Но надо считаться с реальностью». Не ждет он и англичан. Он хочет только освободиться от гитлеровцев, от фашизма.
В своих рассуждениях он мало чем отличается от своего дяди, который не хочет никаких перемен. Лаци провел рукой по лицу.
«…Боже мой, как же я глуп! Йене находится в точно таком же положении, как и я. Он такой же дезертир, и я нисколько не лучше его».
Лаци вспомнил, как однажды утром они с Йене сидели на берегу Дуная и удили рыбу. Потом нарыли картошки. А вечерам Клари рассказала им, что Хорти сложил с себя полномочия и что нилашисты пришли к власти. Оказывается, пока они удили рыбу, история не стояла на месте.
Лаци разделся и лег. Он уже задремал, когда в комнату вошел Йене.
— Спишь? — спросил он.
— Нет. Который сейчас час?
— Половина одиннадцатого.
— Долго же вы беседовали.
Йене не ответил. Лаци слышал, как он снял ботинки, разделся, как заскрипела кровать.
Лаци уже хотел пожелать другу спокойной ночи, когда Йене заговорил, словно продолжая начатый разговор:
— Сейчас никто точно ничего не знает.
— Могу я что-то сказать тебе? — Лаци задумался: как бы это помягче выразиться, чтобы не обидеть Йене. У него чуть было не сорвалось с языка: «Твой дядя большой дурак», но он сказал так: — Видно сразу, что твоего дядюшки Марци не было в очереди, когда господь наделял людей умом…
— В тот момент там многие отсутствовали, — ответил Йене, и нельзя было понять, кого именно он имел в виду. — Было бы страшно, если бы Марци думал и поступал точно так же, как поступаешь и думаешь ты. Разреши тебя спросить: а что будет делать дядюшка Марци без своей «Фортуны»? Специальности у него нет, земли тоже…
Больше они не говорили.
Утром Лаци проснулся первым. На улице было еще темно, но в кухне горел свет. Марци Папир уже ушел на работу. В коридоре, немного дальше туалета, находилась ванная. Лаци направился туда. Слышалось журчание воды. Он остановился перед дверью. Секунду колебался, потом наклонился к замочной скважине и посмотрел в нее.
Жена Папира стояла в ванне и намыливалась. Лаци отчетливо видел ее фигуру. Это была высокая полноватая женщина с пышной, но упругой грудью. Казалось, она только что сошла с полотна Рубенса.
Лаци охватило желание, но он взял себя в руки и быстро отошел от двери.
Магду Лаци любил чистой любовью. Она заполнила все его существо. О других женщинах он не думал.
Вскоре Йене уже беззаботно болтал на кухне со своей родственницей. Лаци отчетливо слышал их голоса. Одеваясь, Лаци вспомнил, что в бумажнике у него лежит письмо Магды. Он вынул сложенный в несколько раз лист бумаги и стал рассматривать красиво выведенные буквы и прямые строчки. В этом письме была вся Магда. Правда, тюрьма во многом изменила ее. Вспомнилось, что в самом начале их знакомства она без колебаний оставила его, Лаци, как только получила телеграмму от Роби Радаи. И как ловко она тогда обманула его, сказав, что едет в Терексентмиклош к больной тетке…
Все это Лаци почему-то вспомнил теперь и стал перечитывать письмо.
«Дорогой мой, я очень люблю тебя. Верь мне, придет время, когда мы будем по-настоящему счастливы. И нам никто не будет мешать. Но когда это будет?
Я хотела бы закончить свое письмо просьбой: научись терпеливо относиться к людям и ко мне тоже. Прости, если я иногда бываю нервной. Прошу, напиши мне, если я что-нибудь пишу не так.
На этом кончаю. Много раз целует тебя та, которую ты называешь «дорогой девушкой».
Лаци сложил письмо и спрятал в карман.
Любовь, как и человек, имеет свой возраст: у нее может быть детство с типичным детским лепетом, юношеская пора, наполненная романтикой, большими идеалами и планами, зрелость — с ее реальной красотой, без всяких прикрас. Спустя два года на все смотришь иначе.
Перед обедом неожиданно появился Марци Папир. Тетушка Бориш с удивлением уставилась на него.
— Что с тобой, папочка?
Запыхавшийся, он стоял в дверях в своей длинной шубе со шнуровкой, которой так гордился. Вся шуба была перепачкана известью и грязью. На лице — тревога.