— Именно в силу своего такого особого положения человек должен максимально использовать все для своей же пользы, не так ли? — спросил я Шагоди.
— Вон куда ты свернул! — Шагоди зло посмотрел на меня. Лицо его стало серьезным.
Я не знал, что ответить другу, потому что чувствовал, что я действительно далеко зашел. И снова в глубине души у меня возникло подозрение: а не было ли чего-нибудь между Шагоди и Катей? Вспомнил я и историю с Самсоном.
В тот вечер мы много пили, и я чувствовал, что меня так и подмывает проверить свои подозрения. Я решил следить за собой, чтобы не наговорить лишнего.
— Видишь ли, я всего лишь попытался проследить ход твоих мыслей с философской, так сказать, точки зрения… Я хотел выяснить нечто важное… Подожди, чего же именно я хотел?.. Да, вспомнил! Первая глава книги Кларка заканчивается фразой: «наука опирается не только на логику, но и на человеческое воображение, которое противостоит логике». Кларк, правда, об этом не писал, а я скажу, что человеческое воображение, фантазия может даже одержать верх над логикой. И это я хочу подчеркнуть. В этом, собственно, причина нашего спора.
— Хорошо, останемся каждый при своем мнении, — сказал Шагоди.
— Да почему же? Продолжим наш разговор, — не успокаивался я. — Если ты допускаешь, что плод человеческого воображения, его фантазии из тринадцатого века могут дойти до двадцатого, тогда…
— Извини, это уже нечто близкое к науке, только ты принимаешь это за…
— Все равно. Если я признаю право фантазировать в отношении будущего, тогда почему я не могу фантазировать в отношении прошлого?.. А разве работы историков и археологов, написанные ими за последние годы, не подтверждают факта существования древних цивилизаций, о которых мы только что говорили?.. А если предметом человеческого воображения может быть не только будущее, но и прошлое, тогда, по-моему, Петя был абсолютно прав.
Шагоди встал.
— Я думаю, дорогой, — сказал он, — нам нужно прекратить этот разговор, потому что он похож на уже сыгранную партию в шахматы, в которой каждый из играющих знает, как пойдет его противник. Но ведь каждая партия должна иметь свой конец…
— Но мы все еще не знаем, кто же кому поставил мат, не так ли? Как не знаем и того, честно ли была сыграна партия за Петю…
Я высказал все, что хотел. Говорил я с жаром и даже несколько грубовато. Хорошо еще, что Шагоди под конец уже не слушал меня: он спорил с женой, говоря, что она кладет себе в стакан с виски слишком много льда, а мне только кивал головой, будто соглашался со мной.
Позже, когда гости уже уходили и стояли в передней, Шагоди надел фуражку и, посмотрев в зеркало, сказал:
— До правды еще далеко… Кто знает, где правда, а где неправда. Так-то! — И он крепко пожал мне руку.
Выходит, он все прекрасно понял, но только играл.
Не выпуская его руки из своей, я сказал:
— Какой же ты сейчас умный! Ведь ты никогда таким не был! А вот выпил и сразу стал умным!
Взяв Маргит под руку, Шагоди ушел.
Когда я вернулся в комнату, Марта уже открыла все окна. Жена стала стелить постель, а я подошел к окну и прислушался к реву бомбардировщика на аэродроме.
Завтра мне заступать на дежурство. Вернее, уже не завтра, а сегодня, в час дня. Надо как следует выспаться.
Я лег, но заснуть никак не мог. Ворочался с боку на бок. В голову лезли разные мысли.
«Что же между нами произошло? Может быть, Шагоди лучше понимал Петю, понимает его трагедию, а я, как глупец, копаюсь неизвестно в чем и только порчу дружеские отношения?.. А может, все же я прав? Инстинктивно прав?»
Я пошел к Марте. У нее было темно, но я чувствовал, что она не спит. Я сел на край кровати.
— Ты говорила, что Катя приходила к тебе слушать УКВ. Наверное, она рассказывала тебе о себе, о своей жизни? — спросил я жену.
— Ты же знаешь, что они не были счастливы.
— Откуда мне знать? Ты же никогда не говорила об этом.
— Это верно, не говорила, потому что… Ну как бы тебе сказать… Ругаться они не ругались. Петя был не из задиристых. Просто они не подходили друг другу. Катя не любила распространяться на эту тему. Но я чувствовала, что у них не все ладно…