— Мне постоянно напрашивается ответ: то был глас Божий, Он пытался навести порядок во Вселенной. Мы все тогда изрядно напортачили.
— Не думаю. Если это был Он, то Он, скорее всего, шутил, ведь как-то надо в одиночестве скрасить вечность, а подправить Мир Он мог бы и без театральных представлений. Хотя, кто знает?
Я собрался возразить, но зачесалось под мышкой, и я рефлекторно полез за «блохой».
Острожский прокомментировал собачье поведение сочувственным взглядом, в нем не проскальзывало и маленького намека похожего на Ионины подтрунивания, но я густо покраснел.
Готовое сорваться с языка противоречие провалилось куда-то очень глубоко в подсознание, так глубоко, что и не вспомнить. Скрывая свою оплошность, спросил первое, что выудил в этой огромной пустоте:
— Меня удивляет неразрывность личных ощущений путешественника во Времени. Века в воспоминаниях не смешались, а выстроились в хронологическом порядке моих перемещений. До прыжка в прошлое я не знал, что со мной там произойдет, а разве это не парадокс? В средние века не знал или не помнил того, что случилось или случится со мной за тысячелетия до этого. Я никогда не знал не прожитого своего прошлого или будущего. А, казалось бы, еще до нырка в прошлое я обязан помнить, что со мной там произошло? Ведь оно уже было?! Как это объяснить?
— А никак. Принимай как аксиому. Ты же не мучаешься от того, что вода мокрая или лед холодный.
— Естественно.
— Совсем не так. В загадках мокроты, холода, жары и иных ощущений кроется не меньше загадок и чудес. Даже есть люди, лишенные подобных ощущений. Мы просто-напросто привыкли к неразлучным с нами свойствам организма. А условностями восприятия событий, во время путешествий в веках, нас, по-видимому, наградил Творец, оградив нашу психику от перегрузок. Иначе мы бы просто свихнулись, как он. — Острожский кивнул в сторону стола и колдующих возле него врачей в проникающих в мозг шлемах.
А тут неожиданно захлопали в ладони студенты, стеклянная стена уползла под потолок.
«Неужели коррекция завершилась?»
Врачи снимали шлемы, нечто снисходительно-поучающее отвечали обступившим их восторженным студентам.
А Муравьев, словно во сне, пытался отделить реальность от видений щипанием своей ляжки. Но легкая боль не смогла убедить его.
«Какой жуткий сон?» — недоумевал он, тщетно пытаясь проснуться, но еще никому не удавалось избавиться от сновидений наяву.
«Сначала кошмарные приключения в сумасшедшем доме, потом бега в веках. А я, словно монстр, все и всех крушу на пути к власти. А сейчас я голый, ну чем не рождественская утка на столе. А все вокруг чего-то веселятся. Кошмар! Дурдом! Если бы не сон, так сгорел бы со стыда! Не сон, а белиберда. Собрались счастливые бездельники у стола, словно голодная свора надеется меня съесть. Вот один уже руку протянул за вкусненьким угощением…»
— Здравствуйте, — протянул руку главврач.
«Так он же из моего сна в психушке. Поздороваться? Невежливо молчать, хотя, во сне никто мне не указ».
Муравьев рефлекторно пожал руку, рассердился за свое слабохарактерное поведение на поводке у сна, и принципиально не проронил слов приветствия.
Главврач, не выпуская руку Муравьева, прокомментировал его поведение:
— Он еще не способен адекватно воспринимать реальность, но вот-вот реакции пациента войдут в норму.
— Привет, — услышала скорректированная личность еще один голос у левого уха. Это Острожский попытался подкрепить приветствие рукопожатием, но в руку Муравьева клещами вцепился главврач. Протянутая ладонь недолго зависла и вернулась в исходное положение ни с чем.
Пиотух после неудачного опыта начальника рискнул обойтись одним кивком голому профессору.
«Острожский, Пиотух, — продолжал узнавать окружающих больной. — А вот и психиатры. Неужели я их знал в реальности? Это не сон?! Я — псих?!»
— Как себя чувствуете? — мило улыбнулась больному профессору Иона.
Бледное тело мгновенно покраснело от головы до пяток, а руки прикрыли интимное место. Наконец Муравьев проснулся.
— Оставьте меня одного. Прошу, принесите одежду.
— Да, конечно, — поддержал Муравьева главврач, предлагая жестом руки всех покинуть помещение.
22. Консилиум.
В прошлый раз мне не удалось поговорить с Ионой. Я скучал по ней, пусть почти не знал прекрасную Иону. Вернее, знал, но ее электронного двойника. Несомненно, общение с кольцом-Ионой наложило отпечаток на мою психику. Ведь у нас происходило не просто общение. Электронная Иона оказалась строптивой, но несомненной частью моего «Я». А сейчас кольцо хранится в арсенале лаборатории. С оружием в мирное время не гуляют. Еще меня отстранили на время от экспедиций в прошлое, пока комиссия разбирается в моих грехах и доблестях.