− И ты пролил?
− Шестерых пустил под нож! Не всех берут в наш Орден, − гордо ответил монах. − Подучусь − приму сан ламы. И тебя, ручаюсь, примут в послушники.
Храм Греха вырос на древнем терриконе, облепив его террасами зданий от подножия до вершины. Это был целый город, окруженный шахтами и поселками горняков. В храме, как говорил новый знакомый, сосредоточена духовная и светская власть всей планеты.
В Храме повисли кислые винные испарения, смешанные с ладаном. Кое-где проглядывали плохо вытертые лужицы блевотины. В галереях Храма сидели в позе лотоса золотые статуи с лампадками в руках. Их лица леденили кровь и излучали обреченность. Иногда в бликах пламени золотые маски оживали, и становилось по-настоящему жутко.
− Нравится? − кивнул на статуи монах.
− Как живые! − восхищенно оценил я.
Настолько совершенного искусства я не ожидал увидеть в заблеванном Храме. Не глядя на разнообразие лиц, все статуи излучали нестерпимый ужас и обреченность.
− Здесь есть мои работы!
− Неужели вы в монастыре скульптурой занимаетесь?
− Ну, ты даешь?! − монах хлопнул меня по плечу и закашлялся в смехе. − Шутник!
Мы остановились у массивных дверей, и он тихо объяснил:
− Келья аббата.
На стук за дверью пригласили:
− Входите.
Голос меня удивил, но еще больше его хозяин… это была женщина. Полуобнаженная и бесстыжая. Распутство читалось в каждом слове, жесте, взгляде.
− Привет, Упырь, − кокетливо приветствовала девица. − Твой дружок мне нравится. Познакомь… не пожалеет, − и она игриво подмигнула.
− Не до тебя, − грубо оборвал Упырь. − Мы к аббату.
Бабенка сняла со стола микрофон, а, чтобы крышка стола не пустовала, забросила на нее голые ноги. Рекламировать было что, но я давно смотрю равнодушно на всех женщин кроме жены.
− Миленький, к тебе Упырь с дружком просятся.
− Пусть войдут, − прохрипел динамик с потолка.
Лицо аббата было исковеркано, но душа, как мне казалось, уничтожена. Живой труп, сохранивший только жажду к похоти и садизму. По коже прошел озноб в предчувствии, кошмара в который занесла дыра времени. Как мне хотелось, чтобы это был просто кошмарный сон.
− Упырь, ты кого притащил? − низко просипел аббат и ткнул в меня пальцем, − Легавый?
− Свой! − возмутился мой протеже. − Нюхом чую.
− Нюхало, еще не отрастил, − едко оборвал глава Ордена Мокрушников. − Больно уж похож на позавчерашних двух легавых. Что-то зачастили стукачи… Отведу его к Великому и Всезрящему Ламе, тот насквозь видит.
Я сравнил монаха и аббата и невольно содрогнулся, рисуя образ Великого Ламы.
Каждый шаг к Великому Вору отражался эхом ужаса от стен и золотых статуй в бесконечных галереях. Впервые в жизни, только всеми силами воли, удавалось сдерживать неуправляемые позывы страха.
Тронный зал, если судить по нашему пути, находился глубоко под землей. Всёзрящий сидел на возвышении в позе лотоса. Мы остановились в нескольких метрах.
− С чем вы? − властно спросил Великий Лама.
− У меня сомнения в приятеле Упыря, Великий Грешник.
− Сейчас проверим, − Всезрящий достал изо лба темную пробочку и взглянул на нас сквозь хрустальный бокал с вином.
«Открыл третий глаз», − мелькнула смутная догадка. − «Неужели такое возможно?»
− Ты был прав, аббат, − загремело, отражаясь эхом в огромном зале. − Он − легавый. Но и Упырь обещал ему мою помощь. Никогда мое имя не произносят попусту. Найдем его друзей… Позовите Кима и Сато.
Меня словно ударило током. Неужели он все видит? Я никому не называл имен разыскиваемых. Я много читал о третьем глазе, но воспринимал прочитанное не более чем вымысел. Неужели он действительно видит мысли?
− Когда поговорят, − продолжал Великий Лама. − Пусть Упырь ознакомит его с будущим. Технология изготовления статуй оставит неизгладимое впечатление.
На последние слова Великого Ламы почти не обратил внимания, так как напряженно ждал разыскиваемых и безнадежно просчитывал пути спасения.
Обреченность родила горькие мысли: − «Как мог Мудрый Творец потакать античеловеческим культам Воровства, Насилия, Убийства?»
− Бог наделил человека не только добродетелями, − Великий Лама отпил глоток из бокала, взглянул с усмешкой, и я понял, что он действительно читает мысли. − Вот мы и поклоняемся незаслуженно отвергнутым изобретениям Творца. Порок достоин не меньшего поклонения, чем Добродетель.