«Итак, начнем по порядку. Где Холл?» − но анализ ситуации остался без продолжения, ибо вошли санитары.
− Больной, к врачу.
У меня все оборвалось.
«Снова электрошок. Неумолимая, засасывающая без остатка трясина боли. А может, выпустят?!»
− Только к врачу? − заискивающе спросил, и удивился, как быстро я научился лебезить перед ничтожествами.
− Пока к врачу, − ехидно уточнил санитар. − Быстрее, пошли.
Привели ко вчерашнему Душегубу. Такое уж подарил доктору прозвище. Моя папка уже лежала на столе.
− Как себя чувствуем?
− Хорошо, − бодро отрапортовал. − А главное, как тянет работать?! Выписывайте, доктор.
− Прекрасненько, прекрасненько, − усмехнулся Душегуб, что-то внося в историю болезни. − Вы не спешите, лечитесь… Еще одна процедура крайне необходима… для вашего же блага, а то бывают рецидивы.
Он кивнул санитарам, а я приготовился к пытке. На этот раз шел сам, но на сердце давила глыба.
«Только бы не выдать пробудившуюся память. Выдержать. Не сломаться, − роились вполне достойные рассуждения и даже: − Жизнь продолжается и на электрическом стуле. Страдание − лишь еще одно испытание».
Но когда Душегуб пустил ток, рассуждения и философия испарились. Рык, визг, плач, заполнили комнату. Залитое слезами, безмозглое животное еще минуту назад считало себя Человеком.
… Санитары достали изо рта капу, промокнули пену на губах, сняли электроды и крепления инквизиторского кресла. Душегуб мазнул по губам нашатырем.
− Как вас зовут? − сразу спросил он.
Но я уже был начеку: − АБС-ЗЗЗ-421-Р.
− Ваше самочувствие?
— Вы-пи-сы-вай-те, − едва ворочался язык.
− Пока отдыхайте… Завтра, если обойдется без рецидивов, − он усмехнулся. − Выпишем.
Попробовал встать, но ноги, как и язык, не слушались. Меня, по-вчерашнему, понесли над линолеумом белые «ангелы» мук, и сознание опять уплыло.
Аутодафе продолжаюсь в постели: улыбчивый Душегуб ласково обещал еще подлечить, жал страшную кнопку, а меня трясло. Выскользнул из кошмара только вечером. Проглотил чудо-таблетку из бачка и миражи постепенно рассеялись.
«Где Холл?» − наконец шевельнулась хоть какая-то мысль.
Цепь, простейших умозаключений привела к выводу: искать ниточку к комиссару проще всего в истории болезни, а номер его больничной карточки где-то рядом с моим.
Уже стемнело, коридоры затихли. Только в соседней палате коллега выплескивал после процедурные кошмары стонами, бессвязным мычанием, вскриками.
Под вопли бедолаги легко скрывался шум шагов. Дежурный санитар клевал носом в конце коридора, и я, тенью, проскочил в приемный покой.
Хорошо запомнил место на стеллаже, где лежала моя история болезни. Сейчас ее на месте не было.
«На столе у Душегуба, − легко догадался. − Для удобства, пока в больнице мучают».
Снял с полки соседние папки: АВС-333-422-Р и АБС-333-420-Р. В первой данные женщины. Ее, не изучая, поставил обратно. Холла переименовали на АВС-333-420-Р. Я верно догадался о личном номере комиссара, поскольку мы попали в клинику одновременно, то и номера будут рядышком. Сомнений не было: в истории болезни вкратце описано наше пленение и обращение в «истинную веру», а на титульном листе вклеены цветные фото фас и профиль комиссара с номерами на груди и плече стандартной робы.
Излеченному комиссару рекомендовалось вжиться в стройные ряды отдела ассенизации. Уж очень часто, до чистки памяти, он величал медперсонал вонючками, рожденными прямой кишкой, цветами сортира и т. п. Воистину: судьбу лепит невоздержанность и глупость. Я, слава Богу, тогда помалкивал.
Первый пункт программы выполнен: найти Холла уже не проблема. Поставил больничную карту в «каталог судеб» и тихо выскользнул за двери.
Уже в коридоре скрипнула половица, санитар вздрогнул, оторвал от стола сонную голову:
− Чего шастаешь?
− В туалет, − кивнул в сторону тянувших мочой и хлоркой дверей. − После процедур невтерпеж.
− Это уж точно, − хихикнул санитар. − Многие на них гадят в штаны. Тебе душ не нужен? Вот, рядом.
− Мне повезло, слава коммунизму, − заискивающе хохотнул в ответ. − Портки чистые.
− Тогда не броди, спи.
Утром опять привели к Душегубу. Только сейчас заметил в, углу кучу отнятых у больных вещей. Здесь валялась моя записная книжка, а на самом видном месте, на вершине хлама, лежала катапульта Холла.