Внимание всех приковал алтарь с бурыми потеками, словно высохшая кровь. На нем лежала пожилая женщина.
− Дети мои, − обратился к прихожанам поп в алой рясе и с золотыми серпом и молотом, в руках. − Сейчас свершится великое таинство Лафаргизации. Словно святые Лафарги, потомки апостола Маркса, состарившись, первыми добровольно ушли из жизни, так и эта женщина обретет Покой. Зачем ей больное тело, зачем требовать любви у молодых? Честно, мудро выпить Чашу Забвения и не мучить молодежь своими болячками, нытьем.
Красный поп освежил пересохшую глотку из большой хрустальной чаши, передал ее женщине: − Выпей.
Все в церкви затаили дыхание. Словно на средневековом аутодафе витали под сводами любопытство и страх.
Женщина сначала мелкими глотками, а затем все смелее и смелее перелила в себя содержимое огромной чаши, лишь несколько капель стекли по подбородку. Темно-красный напиток кончился, женщина выдохнула, и над головами пролетел легкий запашок кагора. Глаза заблестели, а с лица соскользнула печать тревоги и неуверенности.
− Ты, готова?
− Да, − пьяно мотнула головой героиня таинства.
Поп неуловимо быстро прочертил золотую дугу молотом ко лбу несчастной. Женщина опрокинулась на возвышение алтаря.
− Ах! − отразилось в сводах.
За молотом сверкнул в лампадах серп.
Кровь хлынула мощно, пузырясь в перерезанном горле. Так же быстро красно-бурый поток иссяк. Алтарь окрасился свежими алыми тонами.
Поп скрестил над головой окровавленный серп и молот: − Таинство свершилось, − тягучим басом пел он. − Геенна Огненная слижет все грехи, все очистит. Аминь!
Алтарь, словно под давлением пьяных глаз попа, покатился к разукрашенным огненной зубастой пастью дверям. Клыки распахнулись, на секунду сверкнув тугими языками газовых горелок, и захлопнулись за сброшенным в нее телом. Грянул хор певчих, а мы покинули храм.
Закат тлел последними светлыми тонами, вечерело.
Психиатрическая больница, наверняка, уже успокоилась, опустела. Остались только дежурные и пациенты. Пара браться за дело, но готов ли шеф?
− Ну, как, Холл, вспомнил?
Комиссар сжал кулаки, мотнул головой в сторону пустившего дымок кремации храма: − Неужели это не сон, Георгий?
− Сон кончился, а вокруг нас серая реальность местных будней. Праздники, думаю, круче.
− Да, − согласился Холл. − Ты прав. С планеткой все понятно. Дрянная планетка, но лечить ее паранойю рановато. Все идет к тому, что управление полностью перейдет к компьютерам.
− Какая разница?
− Большая, − уверенно вещал начальник. — Вот когда пробьет время «Ч». Незаметно сменим программу, и компьютер сам поможет выправить воспаленные коммунизмом мозги. Главное, как нам выбраться?
− Есть вариант.
− Какой? − Холл на глазах превращался в прежнего комиссара.
− Попробуем выкрасть из психушки катапульту. Вы ее исправите. Ведь исправите?
− Да, конечно, − полностью восстановился апломб самоуверенного полицейского.
− Вот и вся премудрость.
Когда дошли до больницы, уже царил на улице мрак. Зарешеченные окна сливались с тьмой. Лишь кое-где пробивался свет.
«Дежурные санитары бдят», − догадался я.
Пробираться в зарешеченную крепость решили по пожарной лестнице на чердак. Чего под крышей хватало, так это пыли.
− Чхи, чхи, − закудахтали мы, дружно вливая наши робкие потуги в хор стонов несчастных коммунарцев.
Люк на чердаке заперли на замок. Пришлось изрядно попотеть, пока не сорвали его длинной железякой. Прислушались, никто не бил тревогу, и мы спустились с чердака. Дальше, для конспирации, шли босиком. Так спустились до второго этажа, этажа с приемным покоем. В коридоре Холл ненароком зацепил жестяной мусорный бак.
− Что это… − возмутился непорядку проснувшийся санитар, но я голой пяткой вбил остатки вопроса в распахнутую пасть вместе с доброй полудюжиной зубов. После местного лечения мои симпатии к медперсоналу увяли.
Опростоволосившегося стража туго, до боли, связали. Угрызений совести и жалости к нему совсем не испытывал, потому что узнал в пленнике подручного Душегуба, недавно вязавшего к электрическому стулу, едва сдержался добавить еще пару раз по мерзкой хряпе.
«Всем воздастся по их делам», − мелькнуло библейское оправдание насилию, а кляп туго вошел в беззубый рот.
Дальше пошло, как по маслу. Никто не мешал дойти до приемного покоя, только жуткие крики из палат неприятно студили кровь. Да разве же это помеха профессиональным бойцам.