Тут уж лень улетучилась. Я не успел сам сообразить, как окунул штамп в мастику и припечатал его к чистому листочку. И работа закипела. Через часа три-четыре руки едва не отваливались от напряжения, и не один лист окропил сорвавшимся с лица потом.
Наконец пришло время отдыха. Надзиратель передал через дверцу миску с кашей и стакан подобия чая.
Любопытный глаз не успел, как следует нарисоваться в окошечке, как я передал начисто вылизанную посуду.
— Добавку можно?
— Нет! — категорично отказал надзиратель. — Спать! — добавил он.
— А где?
— Где хочешь, — последнее, что услышал.
Дверца захлопнулась, свет погас.
Отдыхать на табурете не решился, боялся, как бы вновь не шибануло током. Достал ящик из стола, положил его под голову, а сам растянулся на крышке стола.
Думал, что после кошмарного дня сразу усну, но жесткая постель и думы о неволе ворочали в полудреме на столе. Вот в этом полузабытьи пришел в голову план, хоть и не вызволения, но борьбы за свои права. Я решил стряпать кляузы на своих мучителей. Лишь решение осенило меня, провалился в сон и там со смаком строчил свое подлое письмо на имя начальника Канцелярии строгого режима.
Утром разбудил звонок. Я мигом соскочил со стола, а ящик поставил на место.
Лишь привел рабочее место в порядок, как открылась дверца, и надзиратель передал совсем жиденький суп и ломоть похожего на вязкую глину хлеба.
Есть тюремные деликатесы было противно, но я помнил о пристрастии надзирателя к электричеству, и в одну-две минуты прикончил пайку. Мой соглядатай даже хрюкнул от удивления.
— Вот, переписывай в трех экземплярах, — прогудело из-за дверцы.
Прежде, чем она захлопнулась, на стол выползли стопки чистой бумаги и готовых распоряжений, а за ними ручка и чернила.
Я без промедления заскрипел пером, и любопытный глаз отклеился от окошка.
Сначала переписал пару документов, а затем сочинял кляузу. Мой первый опус ябедника посвящался надзирателю карцера. Вдохновенно очернил властителя электрошокера по полной программе. Он, оказывается, лодырничал, не бдел за мной и, даже, ленился пускать в ход электричество, когда я работал спустя рукава. Короче, получалась картинка лентяя и совсем не садиста. А что такому делать в тюрьме?! Разве что мотать срок в ней?!
В общем оформил пасквиль что надо и для пущей убедительности не только его подписал, но и оставил отпечаток большого пальца десницы.
Когда любопытное око исчезло с окошка, я спрятал творение на груди.
Остальное время в карцере прошло в нудной переписке бумаг часов по 14–16 в сутки. Когда вернулся в камеру № 42, то я ей обрадовался почти как свободе.
После утренней переклички вновь повели на работу по подземным коридорам. На одном из поворотов висел почтовый ящик, в него незаметно упала моя кляуза.
Вообще-то это явное издевательство: писать ничего кроме заданий не разрешается, а ящики для писем есть.
День прошел в нудной переписке. Вечером надеялся развеять нудность подземных будней разговором с Сато, но ему продлили наказание карцером еще на сутки за случайно оброненную кляксу на документ-оригинал.
Я скучал в одиночестве, размышлял о непредсказуемости судьбы, но дрема потихоньку развеяла глупые мысли, а вскоре ее сменил сон.
Мне снилась прекрасная глянцевая бумага, на которой изумительно смотрелись оттиски печатей. Я вдохновенно, испытывая истинное счастье, штамповал белые листы какими-то замысловатыми узорами. Цвета, размеры и рисунки печатей менял, так что узоры напоминали арабские ковры. Но если всмотреться, то в узорах проглядывало: утверждаю, согласовано, для документов, канцелярия и тому подобное.
Печати мягко, без шума оставляли оттиски, но очередная печать противно и неестественно резанула уши металлическим скрежетом. Следующий оттиск отозвался визгом, но не живого существа.
«Не живого?» — размышлял я.
«Дверь!» — ошеломила догадка, и я выскочил из сна и с нар.
Через распахнутые металлические двери пожаловали гости. Дверное полотно еще повизгивало противным металлическим голосом.
В полумраке различить лица невозможно, но зачем они явились, я уже смутно догадывался. В руках одного из визитеров угадывалась веревка.
«Удавка?!» — мелькнула неприятная догадка, сердце екнуло, а роба приклеилась к груди холодным потом.
На кого как действует страх, но меня иногда направляет на подвиги. Недолго думая я вложил всю мощь правой ноги в череп гостя с удавкой. Пока падающее тело увлекало на пол обоих оставшихся киллеров, я подхватил выпавшую удавку и затянул тугую петлю еще на одном убийце-неудачнике. Третий, придавленный обмякшими телами товарищей и моим коленом, не мог толком оказать сопротивление, а я со смаком приложился по его роже кулаком.