Но она справится.
Печенье ей в этом поможет. За готовкой она забудет о потерях и пустоте в ее жизни, которую ничто и никто уже не заполнит. Дэвид умер, но она жива и должна жить, довольствуясь воспоминаниями.
Она вынимала последнюю партию печенья из духовки, когда в дверь постучали. Эллисон бросила взгляд на часы. Восемь часов вечера. Она никого не ждала. Глупое сердце пискнуло — а вдруг это Джон? Отругав себя за легкомыслие, она пошла открывать.
Вытерев руки о кухонное полотенце, Эллисон прошла через свою уютную гостиную — результат его бескорыстной помощи — и открыла входную дверь.
Перед ней стоял Джон. Во всем своем великолепии — тугих джинсах, черной футболке и ковбойской шляпе. Ботинки начищены до блеска, на лице — приветливая улыбка. Выглядел он просто невероятно привлекательно.
— Привет, док, решил спросить, не голодна ли ты?
Ее сердце подпрыгнуло в груди, а плечи, напротив, поникли.
Господи, дай мне сил.
От аромата, идущего из пакета с едой навынос, у нее потекли слюнки, в животе заурчало. Она еще не ужинала. Потому что до его появления у нее просто не было аппетита.
— Голодна? — улыбнулся он.
Женщина сделала шаг в строну:
— Ты самый настойчивый мужчина из всех, кого я знаю.
— И это невыносимо, да?
Эллисон не удержалась от улыбки.
— Это еще мягко сказано. Что в пакете? — спросила она с любопытством.
— Бургеры и картошка фри. Лучшие в стране!
— А ты знаешь, сколько в них жира? — ахнула она.
— Достаточно, чтобы закупорить холестериновыми пробками артерии у целой армии солдат, — он приподнял пакет, давая ей понюхать аромат. — Давай рискнем.
Рискнем, вот именно.
Она втянула ноздрями аромат и чуть не застонала от удовольствия.
— Хочется, признайся!
— О да, — призналась она. — Умираю от голода. Входи, раз уж ты здесь, заберешь свое печенье.
— Ты испекла мне печенье? — искренне удивился он.
— Я же обещала.
Польщенный и обрадованный, он произнес:
— Я думал, это была метафора…
Этот мужчина неисправим.
— Тогда это твоя ошибка.
Она провела его в кухню и показала на стойку, где охлаждалось печенье.
— Это единственное, на что ты можешь со мной рассчитывать, — сказала она.
Джон рассмеялся.
— Спасибо, я ценю. Ты выглядишь усталой.
— День был тяжелый.
— И истощенной. Садись, я накрою на стол. Пахнет восхитительно, — сказал он, имея в виду печенье, и наклонился к ней ближе. — И ты тоже, — прошептал он. — Ванилью.
У Эллисон от волнения подкосились колени.
С улыбкой до ушей Джон открыл пакет и достал завернутый в салфетку бургер, пакетик картошки фри и банку содовой. Поставив все это перед Эллисон, он произнес:
— Ужин подан.
Ужин. Опять ему это удалось. Заставить ее поужинать с ним. Только сегодня она была слишком голодна, чтобы обращать на это внимание.
Она и так слишком много думает о нем, когда моется в душе, чистит зубы, одевается, работает… Практически все время.
А самое ужасное, что не давало ей покоя, — то, что она действительно счастлива его видеть. С его приходом она забывает о пустоте и страхе одиночества.
Элли знала, что оставаться с ним наедине поздно вечером небезопасно. Слишком легко расслабиться в его компании, за разговором, полным шуток и дружеского смеха. Она почти забыла, что должна сопротивляться своему влечению к этому мужчине.
Они доели бургеры и картошку, и Элли подала печенье. Съев дюжину, он продолжал уверять Элли, что заслужил еще парочку за то, что принес ей ужин сегодня вечером.
Эллисон на это не купилась, но у них все равно завязалась шутливая перепалка. Время прошло незаметно: взглянув на часы, она с удивлением обнаружила, что уже десять. Джон сказал, что собирается уходить, но вот они стоят перед дверью, а он так и не торопится домой.
Они присели на крыльце напротив друг друга. Эллисон слишком расслабилась, чтобы настаивать на том, что ему пора идти. Джон продолжал веселить ее забавными историями из жизни на ранчо и о своем старом друге и вечном холостяке Клайве Джонсоне.
Элли встречала Клайва во время своего первого визита на ранчо.
— Думаю, он не воспринимает меня серьезно как врача, — прокомментировала она.
— Клайв очень мнителен, — отозвался Джей Ти. — Не обращай на него внимания.
— Он тебе очень дорог? — спросила Элли, заметив его глубокую привязанность к другу.
— Да, он старый упрямец, но я не могу представить себе жизни без его ворчания.
Ступеньки старинного крыльца заскрипели, когда он подвинулся, усаживаясь поудобнее.