— Если отпустите.
— А я тебя что, в заложники взял, что ли? — изумился Гена. Кухонька была маленькой, так что до полки с разномастными чашками-кружками, чайника и коробки с чайными пакетиками он дотягивался, не вставая с места. — Иди себе на все четыре стороны… Только ты учти, завтра, в смысле, уже сегодня я на смене в ночь.
— А при чем тут это? — не поняла я.
— При темном скверике и твоем долбанутом муженьке, которому впадлу тебя встретить. Ты что, правда замужем за этим угробищем?
— Могу паспорт показать. В смысле, он в сумке, а где сумка, не знаю.
— Да там, в прихожей на вешалке… Да ладно, на слово верю. Вот чего баб всегда на таких уродов тянет, а?
— Да не был он уродом, — обиделась я, потом посмотрела на багровые пятна на запястьях (кожа у меня тонкая, чуть тронь — готов синяк). — Вспыльчивый, конечно, привычки у нас разные, но это же чепуха… Никогда ничего подобного не было! Женились по любви, все хорошо шло…
— Чай пей, остынет, — сказал Гена, пуская дым в сторону, хотя толку от этого было мало. — Так ты, значит, вернешься, помиритесь, и…
— Нет, я вещи заберу — и к маме, — передернулась я, грея руки о треснутую кружку с картинкой из 'Звездных войн'. — И на развод подам.
— А любовь как же? — с подначкой спросил он.
— Обойдусь, — ответила я, хотя внутри что-то мелко задрожало. — Я… я про такое много читала, только не думала, что со мной это тоже может произойти. Ну властный, да, так воспитан, это еще его мама мне сказала, мол, мужчина в доме хозяин, а наше дело — порядок наводить, уют создавать, ну и так далее… А потом… ну…
— Да я понял, — Гена снова затушил окурок, обнаружил, что сигареты кончились, и встал за новой пачкой, а я смогла к нему присмотреться.
Честно говоря, был он чуть краше обезьяны. Правда, некоторым моим подругам такой типаж нравится, говорят, это брутальность. Не знаю, что может быть такого брутального в трехдневной щетине (если ее носит не голливудский актер), ультра-короткой стрижке под машинку и потертой футболке с джинсами, продранными на коленях не как дар моде, а просто от старости… Ростом Гену природа не обделила, но он был очень широким, и поэтому казался ниже, чем был на самом деле. Именно широким, а не толстым, да еще и накачанным — он был в майке, так что хотя бы руки я рассмотреть могла.
— Гена, — осторожно спросила я, боясь спровоцировать. Иметь дело с подобными людьми мне не приходилось, и я не знала, как с ним разговаривать. — А зачем вы вообще вмешались?
— Затем. Привычка у меня такая дурная — за девок вступаться. Это… — нахмурился он вдруг. — Поезжай-ка завтра, сними побои. Будешь разводиться, нет, а бумажка все равно под рукой. Ясно? И заяву накатай. Так мол и так, в приступе супружеской любви…
— Зачем? — испугалась я.
— Затем, что этот твой муж — ссыкло, — непосредственно ответил он. — Если в ментуре будет лежать твоя заява, он особо выделываться не станет. Может, хода ей не дадут, потому как на хрен им не сдались семейные разборки, но она там есть. Еще разок, и…
Гена выразительно развел руками.
— А почему вы меня сюда принесли? — спросила я зачем-то.
— Ну а куда? Не, твой адрес мы могли в паспорте посмотреть, конечно… Только туда ж муженек припрется, как очухается. Ну и приволокли сюда. Я вот не ложился: вдруг кто среди ночи решит на диван перебраться, а о тебе и не вспомнит, визгу ж будет…
— А переодевали меня…
— Я. Остальные уже лыка не вязали. Не боись, честь с достоинством у тебя на месте, — хмыкнул он. — Мне пока не только тела в отключке дают.
— Я ничего такого не думала.
— Думала, я не вижу, что ли, — сказал он. — Забей и чаю попей. Тебе на работу завтра?
— Да, — сказала я, — но я отпрошусь. Куда я с такими руками…
— У тебя еще и фингал под глазом, если ты не в курсе, — любезно сообщил Гена, а я схватилась за лицо. Откуда бы?! — Не, это не твой вдарил. Это мы тебя уронили, когда в квартиру заносили. Нечаянно, по чесноку. Жека, дебил, не удержал, ты и шмякнулась о мое плечо. Забей, почти не видно.
— О господи, — сказала я. — Если я в таком виде явлюсь к маме, скандал будет до небес!
— А чё, подружек, у которых перекантоваться можно, у тебя нету?
— Есть. Только языки у них длинные, и все друг с другом знакомы.
— Вон оно чё… — протянул Гена и затушил окурок. — Хошь, поживи тут, мне не жалко. Не-не, ты чё подскочила? У меня не каждый день такой шалман. Я в две ночи на смену, так что живи себе, я упаханый прихожу и спать валюсь. Жрать, правда, нечего. Ну да пацаны притащат.
— Я и сама куплю, — осмелилась я подать голос.