И застывали на прощальной ноте.
Ты белой птицей два своих крыла
Распластывала в утреннем полете.
Передо мной вершила ритуал.
Взносила гребень плавными руками
И оправляла в локоны овал
Лица с неподведенными глазами.
Впускала в окна заповедный свет.
И словно чар неведомых лишалась.
И думал я: в тебе загадки нет.
А ты – непостижимо улыбалась…
Голос крови подобен пчелиному гуду.
Жадно воду вбирает сухая земля.
Этой ночи тяжелую, влажную груду
Не измерить, часы на мгновенья деля.
Странно время, когда не желанна пощада.
Чуть звенит, за порог задевая, каблук.
И в глубокой тени, исчезая от взгляда,
Пропадает и жест, и замедленный звук.
Эта нежная прихоть достойна сомненья.
Но острее соблазн ожиданье продлить…
Как случайны, причудливы нитей сплетенья.
И теряется в них путеводная нить.
С этим нежным исчадием ада
Позабудешь, какой нынче век.
Прячет темень изменчивых век
Тайну вневременного уклада.
Но вода мне желанней сосуда
Пусть прольется, гортань холодя.
По невидимой грани идя,
Мы приблизимся к области чуда.
И в сгустившихся сумерках взгляда
Что-то вспыхнет, светлея на миг…
Вряд ли выразить сможет язык:
С этим нежным исчадием ада…
Послушай со мной этот блюз…
Суть в поиске, а не в находке.
И с места не сдвинуться лодке,
Пока в ней – наскучивший груз.
Ты чувствуешь смену причуд?
Дождь входит ко мне через крышу.
Я шелест волос твоих слышу.
И слышу – как стрелки бегут…
Как внимателен долгий взгляд.
Преломляют свет зеркала
И полет перспективы длят
В комнатенке, что так мала.
Но тебе не до их чудес.
И, глаза в стекло углубя,
Ты исследуешь темный лес
Постигаешь в стекле себя.
Тронет гребень ночную тьму,
Что живет в густых волосах.
Может, что-то и я пойму,
Отражаясь в твоих глазах?..
Заповедный мой лес!..
Замирает пульсация ртути.
Ускользающий взгляд
Не был брошен сюда наугад.
Но не знает конца
Это странствие в поисках сути.
Если ж есть поворот
То скорее всего, что назад.
Осторожных шагов,
Пропадающих в сумерках леса,
Не услышать вовек,
Не увидеть сквозь полог ветвей.
Пригибает к земле
Эта ноша, лишенная веса,
Груз твоей доброты,
Неотступной тревоги моей…
Сквозь сиянье прозрачной воды и теченье слепящего
света
Мерно плещет в глаза
первобытная
зеленоглазая мгла.
И когда-то пугавшая неодолимостью
сила запрета
Под твоею рукою становится вдруг
до смешного мала.
Изначальная мгла
проступает тяжелой, сверкающей солью.
Различаются дни
цветом глаз и оттенком звенящих волос.
Наше время созреет, как плод,
наливаясь
сомненьем и болью.
Может быть
лишь для этого
сад наш
на почве скудеющей
рос.
Только ветер звенящий промчится, вздымая покровы.
Птицы в небе продолжат судьбой предначертанный путь.
Звездный ветер откроет окно, отодвинет засовы.
И откроется взгляду прозрачная, чистая суть.
Совершенные линии рук, продолжение взгляда…
Стайка звезд затеряется в темных, как ночь, волосах.
Это эхо грядущего летней порой звездопада.
Две зеленых звезды отразятся в полночных глазах.
Лунным светом войду… Ты услышишь мое дыханье.
Пламя вдруг ощутив, ты поймешь, кто ночной твой гость.
Лишь к тебе прикоснусь – и в ответ на мое касанье…
Словно чуть покачнется налитая солнцем гроздь.
Темный шелк заструится – и встретятся наши губы.
Как прозрачен неистовой жажды моей родник.
Свет войдет в эту плоть. Будут руки нежны и грубы.
Средоточие света… И свят будет каждый миг.
От росы тяжелеет цветок. Тяжелеют покорностью руки.
Время тает, как льдинка в руке, устремляясь по капле к нулю.
Замирает в ладони ладонь. В тишине растворяются звуки.
Но иссякнет прозрачный родник, если жажду свою утолю.
Взглядом волка смотрю на тебя, но не взглядом, молящим о ласке.
Волк всегда застигает врасплох… И растерянный жест прихотлив.
К сердцу матери девочка льнет и внимает доверчиво сказке.
Знает мать, но не знает дитя: правят морем прилив и отлив.
Руки нежные тронут цветок и на волка поставят капканы.
Легче – в чьих-то глазах утонуть, чем найти путеводную нить.
Тихо взгляд от тебя отвожу – будто нож вынимаю из раны.
Слушать девочке сказки и жить. Долго женщине рану таить.
Словно два безрассудных дельфина,
Угодивших в игре на песок…
И прощанья холодная льдина
От беспомощных – на волосок.
Станем завтра пригоршнею праха…
Набегает угрюмо прибой.
Две янтарные капельки страха
Мы с тобой…
Между светом и тенью, по призрачной грани,
Дуновением ветра скользнув по судьбе,
Ты пропел. И заката холодные длани
Мертвой хваткой ложатся на горло тебе.
Жил под небом, как по небу странствует птица.
Вот и берег. Меж пальцев струится песок.
Жизнь поэта – песка слюдяная частица.
Дом его – шесть извечных сосновых досок.
Ты вода, сохранившая форму сосуда.
Я ж из тех, кто тебе не поставит свечи.
Для кого-то – Христос, для кого-то – Иуда,