— Узнала? — спросил он через минуту, но я отрицательно мотнула головой, хотя мелодия казалась знакомой. — Бон Джови. А ты ожидала Битлов?
Он улыбался, я улыбнулась в ответ, чувствуя, как к пальцам постепенно возвращается живое тепло. Он поймал наушник, чуть не выпавший из моего уха, заодно убрав мою непослушную прядь, и поменял композицию.
— Эту я люблю больше.
Сосед осторожно тронул меня за плечо и предложил поменяться местами, явно приняв нас за пару. Я лишь выронила наушник, а парень уже оказался в проходе, принимая предложение. Я вылезла из кресла и упёрлась плечом ему в грудь, пропуская услужливого пассажира. По спине побежал холодок, природу которого трудно было понять: желание или страх. Я пролезла в освободившееся кресло. Парень занял моё.
— Колин МакЛин.
Я пожала протянутую руку и ответила, не задумываясь:
— Кэтрин Смол, — ведь такое имя значилась на посадочном талоне.
— В Штаты в гости?
Я закусила губу — чёртов акцент, и ответила довольно сухо:
— Домой. Впрочем, последняя работа была в Сан-Франциско, в ЭлЭй я лечу впервые на собеседование.
— Значит, ты никого там не знаешь, кроме Колина МакЛина?
— Выходит, что так, если этот парень там живёт.
— Пока там. Европа за два месяца успела надоесть. Мы ездили на фестиваль в Ливерпуль. Парни вернулись, а я решил послушать французский рок, чтобы чуть вдохновиться. У меня небольшой творческий кризис, не хотел подводить парней. К тому же, они летели Юнайтед, а я не люблю Юнайтед…
Я не дала ему закончить, вставив почти напевая:
— Because United breaks guitars. (Потому что авиакомпания Юнайтед ломает гитары, англ.)
— Вау, — Колин даже откинул с глаз чёлку. — Ты, оказывается, в теме.
— Ну, весь интернет видел этот клип. Хороший маркетинговый ход. Парень получил и новые гитары, и новых поклонников. И поклонниц. Думаю, другие бы сами сломали себе гитары без услужливых работников аэропорта, если бы сумели провернуть нечто подобное.
— Мы тоже с парнями думали о чём-то подобном, но увы и ах… Остаётся выступать по клубам.
— Ты гитарист?
— Да, и моя гитара в багаже. Однако французы слишком аккуратные.
Я вздрогнула от его слов, но промолчала.
— Пиво или вино? — спросил Колин, завидев тележку стюардессы.
— Вино.
— А я всё равно буду пиво.
Он не перелил пиво в стакан, поднял для тоста бутылку:
— Чтобы семь часов пролетели незаметно. И, — он сделал паузу, которая заставила меня напрячься. — За твоё приглашение на работу и мой новый альбом.
Никогда ещё вино не было таким вкусным. И никогда время не летело так быстро. С каждой минутой Колин всё меньше и меньше напоминал мне Клифа, да и сходство его с Ринго тоже было мимолётным, обманчивым. Говорил он иначе, чаще убирал с лица чёлку, даже футболка его после самолёта не выглядела такой мятой, как было всегда у Клифа. Я специально искала отличия, чтобы найти в себе силы согласиться на свидание через три дня.
Наконец в тишине гостиничного номера я осталась один на один со своей рукописью. Листы выглядели нетронутыми. Я открыла последнюю страницу, где после слова «Катенька» изначально оставалось больше половины чистого листа. Теперь там красовался лёгкий карандашный набросок меня в образе крестьянки, только со спины. Ни подписи, ни слова. Да и что Антон Павлович мог добавить к рисунку, который требовал от меня оставить своего создателя в покое. Я повернусь спиной к прошлому, я пойду вперёд. Сегодня мне надо выспаться, а завтра пообедать в какой-нибудь замечательной мексиканской забегаловке, где подают настоящие тако — не хрустящие американские тортиллы, а мягкие кукурузные лепёшки. Наконец я была голодна до еды и до жизни и, конечно, хотела спать. Но после горячего душа я не отправилась прямиком в постель. Я открыла свой ноутбук и извлекла из корзины файл рукописи. Пусть о ней узнают, пусть считают Катю плодом моей фантазии. Это отчасти верно, ведь я выдумала и себя, и свою жизнь.
Маркетинговая фирма предложила мне неплохую зарплату. Хотя работа и не сулила быть чем-то сказочно интересным, я приняла предложение, потому что прочитала послание, проснувшись в квартире Колина.
— Значит, остаёшься? — спросил он сонно, делая вид, что не заглядывал через плечо.
— Пока остаюсь.
— Пока — это звучит как вечность.
Мы не лезли друг другу в душу с глупыми признаниями, но когда я предложила Колину поехать в Сиэтл на День Благодарения, он тут же согласился, обещая за родительским столом следить за своим языком, с которого слишком уж часто слетали слова на букву F. Что поделать, это стало неотъемлемой частью американской речи, и даже мои пятилетние братья с довольной улыбкой смаковали запретные слова. Впрочем, бесполезно избавляться от слов, которые лучше всего описывают действительность. Она такова, что её приходится разгребать, чтобы отыскать благоухающий цветок.
— Ты уверена, что поедешь одна? — спросил Колин, когда я сообщила ему, что первого ноября должна быть в Сан-Франциско.
— Это кладбище, это не тусовка. За одну ночь ты не успеешь соскучиться.
Для хэллоуинской вечеринки я не раздумывая купила себе костюм индейца. Колин был ковбоем, потому что играл в эту ночь со своей группой. Я не пила, решив выехать из Лос-Анджелеса не позже часа ночи, чтобы утром быть в Монтерее. Пару часов мне должно хватить, чтобы побыть с Клифом в парке. Я уеду оттуда до того, как сядет солнце и начнётся официальный День Мёртвых.
Глаза перестали болеть, и даже в рассветный час не пришлось надевать солнцезащитные очки. Отыскав для машины укромное место на парковке супермаркета, я позволила себе поспать несколько часов, затем купила кофе, набрала фруктов и выпечки и, конечно, купила один сахарный череп и букет цветов. El Dia de los Muertos обязан стать для меня днём живых.
В парке не оказалось никого, кроме смотрителя. Я сказала ему, что хочу отдать долг мёртвому, и он даже пообещал сохранить до завтрашнего дня мой алтарь. Я спустилась по лестнице, не ощутив никакой дрожи, быстро нашла место сожжения Клифа и опустила на землю пакет. Я нарисовала его портрет достаточно правдиво, потому что уже второй месяц каждый день видела похожего на него мужчину. Рамку я выбирала долго, но остановилась на простой деревянной. Рядом я разложила цветы, фрукты и выпечку, а прямо перед изображением Клифа поставила сахарный череп. Теперь оставалось обратиться к его духу. Я не стала шептать. Я говорила в голос, не думая, что кто-то станет подслушивать:
— Клиф, я всегда считала тебя причиной всех моих бед. На самом деле ты был моим спасением, ведь если бы я отыскала себе настоящего американского бой-френда, то поставила бы точку в списке, который не должен был ещё закончиться. Он не должен заканчиваться до самой смерти. Мы не должны ждать её покорно, мы должны идти к ней, и лишь это движение является жизнью. Своей любовью к Джанет ты убедил меня в том, что любовь действительно существует и дал мне надежду на то, что я когда-нибудь встречусь с ней. Будет ли это Колин МакЛин или кто-то другой, я не знаю. Быть может, ты останешься моей единственной любовью, но больше она не тянет меня камнем к земле. Она даёт силы лететь вперёд. Клиф, ты не умер и никогда не умрёшь, пока жива твоя музыка. Они выпустили диск. Колин с парнями пытается играть под вас. Публике нравится. Надеюсь, ты тоже доволен. Клиф, ты сказал, что на земле нет никого, кто бы мог обо мне заботиться. Как же нет! А я? Я сама могу позаботиться о себе. И, возможно, мне в этом немножко помогает Колин… Я никогда не скажу ему, что, закрывая глаза, порой вижу тебя. Он не поймёт, что это комплимент. Пусть это останется нашим с тобой, Клиф, маленьким секретом. Я не жду, что ты ответишь мне. Я не жду появления твоей тени. Я верю, что ты счастлив с Джанет и ребёнком и не хочу мешать вашему счастью. И я не хочу, чтобы больше мешали моему. Прошу тебя, оставайся лишь сладостным воспоминанием, а не скелетом в шкафу. Ты подарил мне новую меня. Это твой реванш. Граф желал, чтобы я сказала спасибо ему, но я знаю, почему не поблагодарила его. Это «спасибо» принадлежит тебе целиком. И я говорю тебе сейчас — Спасибо, Клиф.