Именно в таком собственном соку я варилась в тот злополучный август, плавя мозг в калифорнийской жаре. Моё безделье постепенно перетекло в уныние, а за смертные грехи рано или поздно приходится расплачиваться бессмертием души, её полным сожжением… И кто станет твоим палачом, заранее не знаешь, и когда настанет для тебя судный день — тоже. Однако, я понимала, что со мной что-нибудь да случится, ведь когда служишь вампиру, твоим кредо становится строчка Тютчева: «День пережит — и слава Богу!»
В сказках кровопийцам прислуживают горбуны, которые должны ко всему прочему ещё и запугивать особо нерадивых жертв. В жизни все проще: мы — горбуны моральные, ведь оставаясь в здравом уме, невозможно жить рядом с нефольклорными убийцами. Все мы, избранные или приговорённые вампирами себе в услужение, немного сумасшедшие, немного влюблённые в своих хозяев, немного обречённые ими же на смерть… Рано или поздно. Сделали нас такими наши хозяева, переставив в голове кусочки пазла на нужный им манер, или же в нас изначально была какая-то червоточинка, которая подобно клейму привлекла к нам наших будущих хозяев, кто знает.
Лично я не верю в случайности, тем более, когда это касается вампиров. Случайных встреч с вампирами не бывает, как не бывает и пути назад в мир обычных людей… Как долго можно прожить вот так, провисая между миром живых и миром как бы мёртвых, зависит всецело от того, насколько повезёт с хозяином. Даже сейчас, через год, я не могу сказать наверняка — повезло мне с хозяином или нет. Слишком много хорошего сделал он для меня, чтобы все то плохое, что по его воле или попустительству случилось со мной в августе, перечеркнуло относительно счастливый год жизни бок о бок с моим белокурым тёмным ангелом.
Лоран дю Сенг в шутку называл себя моим младшим братом… Действительно, в мае мне исполнилось двадцать четыре, а ему оставалось всё так же двадцать три. Если скинуть два мёртвых столетия… Я могла лишь предположить, что хозяин успел родиться до рокового тысяча семьсот восемьдесят девятого. Лоран не делился со мной семейными хрониками жизни в Париже до великой и ужасной французской революции. Я никогда не задавала хозяину личных вопросов. Как давно он умер, по-моему, стал бы самым нетактичным из них… Меньше спрашиваешь, дольше живёшь — правило, которым не следует пренебрегать в общение с вампиром, даже если тот хорошо воспитан, в силу того, что вампирское воспитание немного отличается от общепринятого людского.
Я решилась задать хозяину лишь один личный вопрос. Почему он поехал в Калифорнию, а не во французский Квебек? Лоран отшутился. Сказал, что золотой штат притягателен для вампиров тем, что тут и ночью светит солнце. Нет, солнце тут садится довольно рано. И ночи здесь абсолютно чёрные. А ночная духота самая что ни на есть мучительная, особенно когда ты достаточно взрослый, слишком одинокий и маешься бездельем. Был, правда, ещё один вопрос, но его я не посмела задать вслух.
По чужим меркам мне чертовски повезло с хозяином. Во-первых, я никогда не видела его жертв. Во-вторых, все мои обязанности сводились к заботе о себе любимой и содержанию в порядке его гардероба. В-третьих… У хозяина была аллергия на женскую кровь, что обещало мне долгую и счастливую жизнь. До того страшного вечера я считала это отмазкой, прикрывающей пагубную страсть к мужскому полу.
Лоран вернулся с вечеринки раньше обычного, ещё до полуночи. В виде лепрекона, маленького зелёного человечка. В голове промелькнула тысяча мыслей. Как Лоран в таком состоянии доехал до дома? Почему его никто не подвёз? И главное — почему он не вызвал меня… Только это было потом, после сцены нечеловеческого ужаса. У меня тряслись ноги, руки, плечи — я чувствовала себя зрителем трёхмерного ужастика, который подавился попкорном.
Лоран ввалился из гаража на полусогнутых и рухнул на кафельный пол кухни, не издав и звука. Он не позвал меня, и у меня взяло минуту, чтобы отбросить книжку и вскочить с дивана, и ещё несколько секунд, чтобы шагнуть к этому чудовищу. Если бы хозяин не поднял голову и не взглянул в мои расширенные от ужаса зрачки своими синими глазами, сейчас с окровавленными белками, чтобы забрать мой страх, я бы ни сделала больше и шага в его сторону. Я потеряла всякий контроль над собственным телом. Оно существовало отдельно от моего сознания. Однако коснувшись босой ногой холодной плитки, я утратила чувство брезгливости и стала абсолютно спокойной и абсолютно равнодушной.
Сиреневая рубашка Лорана была забрызгана кровью, как и половина позеленевшего лица — его рвало… Я быстро отмотала полосу бумажных полотенец, смочила тёплой водой и принялась обтирать лицо и грудь зелёного существа. Сомневаюсь, что вампиры страдают удушьем, но по какой-то причине галстук оказался расслаблен и съехал в сторону, а ворот рубахи расстёгнут, и мне не составило труда справиться с остальными пуговицами. Его молочно-белая кожа, с нездоровой, если такой эпитет вообще применим к внешнему виду вампира, синевой, теперь напоминала крупнозернистый акварельный лист, по которому неумело растеклась мутная зелёная краска, ставшая вокруг сосков и в ямке пупка почти чёрной. Недавно ещё юное лицо покрывал толстый слой хэллоуинского грима, делавшего хозяина похожим на Франкенштейна… Такое сравнение заставило меня предположить, что на ощупь его кожа должна оказаться вязко-жирной, а на деле мои пальцы прикоснулись к сухой змеиной коже. Я испугалась, что лицо вампира сейчас начнёт осыпаться прямо под моими пальцами.
Сердце громыхало в висках от сознания того, что у меня на глазах подыхает вампир, умирает во второй раз, прямо тут, на кухне… Умирает монстр и убийца… Разум, который иногда говорил со мной как с нормальным человеком, бил в набат, требуя, чтобы я позволила бессмертному французу умереть и избавила мир людей хотя бы от одного из этих чудовищ… Но кто-то, то ли я сама, то ли умирающий вампир, гнал подобные мысли прочь.
Похоже, отвращение, которое нормальный человек испытывает к убийце, успело стать для меня абсолютно чуждым. Стараниями Лорана я перестала быть обычным человеком с привычной шкалой ценностей. Мозг больше не фиксировал убийства незнакомых людей. Я понимала, что моя жизнь связана с этим существом нитями, крепостью не уступающими морским канатам, и умри он сейчас здесь, у меня на руках, я не переживу следующий закат… Их много, и они среди нас — невидимые, но реальные, и если они вынырнут из темноты, от них уже не спасёшься — они будут играть вами, пока им не надоест… Минуту, день, месяц, год… Они не отпустят меня с миром обратно в мир людей. Они накажут, и наказание будет пострашнее любого фильма об инквизиции.
Я не понимала, что случилось с хозяином и как ему помочь. И если существуют какие-то действия по оказанию неотложной помощи вампиру, то меня им не обучили… Меня вообще ничему не обучили — мои знания о вампирах сводились к почерпанному из словарей мирового фольклора, и каждый день я убеждалась в ошибочности этих суеверий. Принимают ли вампиры какие-то лекарства? Да, в больших количествах и одно единственное… И, не раздумывая, я сунула под нос зелёного монстра своё запястье. Но не успела закрыть глаза и приготовиться к боли в руке, как боль пронзила голову. От сильного удара я оказалась в гостиной и ударилась головой об остов дивана. Ещё минуту назад Лоран не мог поднять себя с пола, а сейчас сумел выкинуть меня с кухни.
— Не подходи ко мне! — прохрипел он. — Меня от одного твоего запаха воротит…
Хозяин еле успел закончить фразу. Горлом вновь хлынула кровь. Лоран с трудом отполз от образовавшейся на полу лужи и замер подле холодильника. Я осталась у дивана, потирая выросшую под пальцами шишку, мечтая о льде, забаррикадированном зелёным монстром, в которого, по неизвестной мне причине, превратился обворожительно-прекрасный француз.
— Я не могу дотянуться до бара, дай мне бутылку, — прохрипел Лоран, утерев рукой рот и размазав кровь по светлым вельветовым штанам.