Нахмурившись, он уставился в окно.
— Хорошо. Я спрячу его под туалетным столиком. Но утром горничная может его заметить.
— Не волнуйтесь. Я до утра заберу у вас кинжал.
— Что?.. — опешила девушка.
Уголки его рта слегка изогнулись, но это не было похоже на улыбку. Казалось, что он погрузился в свои мысли.
Виола издала слабый стон. Какой ужасный человек. Сколько неудобства и даже боли он ей создает. К тому же он вор. Если, конечно — не хуже, если принять во внимание этот кинжал. Неужели он хочет забраться в ее спальню ночью? Конечно, только для того, чтобы забрать свое оружие.
— Вы ведь не предадите меня? — спросил он. — Я могу вам доверять?
Виола прижала руки к щекам и обреченно кивнула.
— Мадемуазель Виола, — мягко произнес он. — Вы — замечательная девушка.
Этим вечером семья впервые за всю неделю ужинала дома, и оказалось, что для Виолы было приготовлено место за общим столом. Бертье остался в своей комнате, заявив, что прогулка по парку весьма его утомила.
За ужином разговор касался скорого отъезда Мишеля, и Виолу весьма удивило то, что никто из семьи не был опечален скорым расставанием с любимцем всего дома. Видимо, все уже привыкли, что дела заставляют их ненаглядного Мишо время от времени срываться с места.
Когда на стол подали десерт и кофе разговор незаметно перешел к политическим проблемам. В воздухе витали совершенно непонятные и труднопроизносимые имена, но Виолу это не смущало. Она была готова сидеть здесь как можно дольше, надеясь, что Бертье зайдет в ее комнату за своим оружием, пока она находится в зале вместе со всеми.
Но когда она вернулась к себе, кинжал все еще лежал под ее туалетным столиком. Она не стала переодеваться ко сну, решив не ложиться в постель. Пожалуй, лучше будет встретить мужчину, собравшегося ночью посетить ее, в более приличном одеянии, чем ночная сорочка.
Усевшись в мягкое кресло, она взяла в руки книгу, лежащую возле кровати, и принялась просматривать ее. Книга оказалась написана на неизвестном языке. На иллюстрациях красовались странные дворцы, корабли, люди в необычных одеждах. Книга оказалась довольно любопытной, но ближе к полуночи девушка почувствовала, что глаза начинают слипаться от усталости.
«Ох уж эти мужчины!» — подумала она, прикрыв на минуту ресницы…
Она очнулась внезапно и обнаружила, что в комнате уже совершенно темно, и только уличный свет проникал через окна, бросая странные блики на окружающее девушку пространство.
— Вы не спите?
Голос мужчины был мягок и нежен, но именно его ласковый тон заставлял Виолу ощутить сильное волнение. Бертье стоял неподалеку от нее, возле окна. Лунный свет падал на его лицо, делая незнакомым. В руках он держал кинжал, и его золотая рукоять сверкала в падающем свете.
— Не хотите посмотреть? — предложил он.
Виола словно во сне приблизилась к нему, очарованная ночными бликами, тишиной и блеском необычного оружия. На круглом ободке, обрамляющем рукоять, теснились тонкие линии, образующие странный узор — голову какого-то зверя, вроде бы медведя…
— Он прекрасен? — тихо спросил Бертье. — Говорят, что ему около ста лет.
— Наверно, он очень дорогой? Ведь кинжал, кажется, сделан из золота?
— Нет. Золото только обрамляет сталь, — он ласково провел рукой по мерцающей стали. — Вы полагаете, что ваш сержант был прав?
Девушка с непониманием взглянула на него.
— Сержант Прюнель — грубый и бестактный человек, — медленно проговорила она. — Я бы очень не хотела вновь встретить его. Его высказывания в мой адрес… гадкие и мерзкие.
— А его мнение относительно меня? Во мне он не ошибся?
— Этот человек не может быть прав, — резко сказала Виола. — Он безнадежно глуп.
— Но он напугал вас.
— Это неудивительно. Ведь сержант обвинил меня во всех существующих грехах…
Бертье посмотрел ей прямо в глаза.
— Мадемуазель Виола, могу я что-нибудь сделать для вас, прежде чем уеду?
Девушка смутилась от искренности, прозвучавшей в его голосе.
— Я полагаю, что все и так идет отлично. У меня теперь есть работа… есть дом, где ко мне хорошо относятся.
— Если вы желаете, я переговорю с сержантом Прюнелем. Я могу исправить его ошибку, объяснив, что он ошибся по поводу наших с вами отношений.
— Нет! — девушка испуганно замотала головой. — Я думаю, что вам не стоит больше общаться с полицией. К тому же… сержант разочаровал меня. Если ему угодно верить всяким глупым домыслам, то это его личное дело.
— Но это не его вина. Скорее — беда. Мне кажется, ему было очень больно увидеть вас в моем обществе…
Виола пренебрежительно фыркнула. Она вовсе не собиралась прощать сержанта. С улицы донеслось чье-то пение, и девушка мгновенно вспомнила, что находится в своей спальне. За окном — глубокая ночь, а рядом с ней — мужчина. Все это может нанести удар по ее репутации. Видимо, Бертье подумал о том же, потому что слегка поклонился девушке:
— Спокойной ночи, — пробормотал он. — Завтра можете не торопиться с пробуждением. Позвольте себе проснуться тогда, когда сами того захотите.
Его отъезд был назначен на восемь часов утра. Припомнив это, девушка вдруг почувствовала, что ей трудно прощаться с этим человеком, которого она так мало знала. Поддавшись странной жалости, Виола протянула руку и положила ее на пальцы, держащие кинжал.
— Спасибо, мсье Бертье. Спасибо за все!
Воздух, казалось, сгустился. Ее ладонь лежала на его руке. Холодный взгляд Бертье пронзил девушку насквозь, словно холодный клинок. И больше ничего.
Больше ничего, но она почувствовала, что все неожиданно изменилось, обрело ясный смысл. От сознания этого даже кровь застучала в висках. Она не знала… ничего не знала. Но у этого мужчины была странная сила — в его глазах, в его неподвижной руке, даже в его молчании…
Она опустила глаза. Теперь уже он коснулся ее руки и поцеловал дрожащие пальцы.
— Доброй ночи, мадемуазель Виола.
Мишель растаял в тишине. Она не услышала ничего — ни щелчка замка, ни стука двери, но почему-то знала, что он ушел.
Девушка снова опустилась в кресло и неожиданно почувствовала, что у нее в ладони оказался какой-то предмет. Кольцо. Обычное маленькое кольцо со странным лиловым камешком.
19
Он хотел ее. Хотел прикоснуться к ней. Во время всего пути — в карете, в гостиницах — он просыпался с этим желанием, и каждую ночь ему снилось, что она находится рядом. Но больше не было стыда, и это казалось необычным.
Валахия встретила его солнцем, зеленью, цветами, привычными запахами. И — одиночеством. Он жил в небольшом флигеле в саду, где деревянные ставни были почти всегда закрыты, и от этого в комнатах было сумрачно и бродило одинокое эхо.
Узнав о том, что пострадала его рука, Левон велел немедленно снять повязки, пахнущие аптекой, и самолично занялся лечением своего любимого Михася. Запахи диких трав и кореньев наполнили легким дурманом флигель, а рука удивительно быстро обрела былую гибкость и силу.
Последние годы Мишель был занят делами, поэтому занятия с Левоном почти прекратились. Теперь было решено вернуться к прежним упражнениям.
— Все идет как надо, — приговаривал старик. — Не давай себе поблажки. Живи так, словно это твой последний день. Лови жизнь, не давай ей ускользнуть от тебя.
Но даже утомительные занятия, заставляющие забыть о все еще ноющих лодыжке и руке, не позволяли Мишелю отвлечься от мыслей о ней.
Он постоянно вспоминал ее лицо, изящное обнаженное тело, скользящую по нежной коже воду, вспоминал, как она умеет изящно сидеть, сложив аккуратные ножки, точно фарфоровая статуэтка; он вспоминал ее склоненную голову, сверкающие волосы, нежную кожу шеи и груди в обрамлении скромной кружевной косынки, ее необычные фиалковые глаза… В такие минуты он не мог сосредоточиться, терял спокойствие.
Чтобы победить себя и изгнать этот образ, он проводил ночные часы в безмолвии, старался подавить мучительное желание, но она облаком теплого воздуха прокрадывалась в его разум. Он мог сидеть отрешенно, уставившись в окно, старательно ни о чем не думая, но именно из этого «ничего» рождался ее образ, соблазнительный изгиб ее тела, ее волосы, рассыпанные по обнаженным плечам, томительная округлость груди и бедер…