К тому же яд, источаемый одним из этих пауков, был столь сладостен, что почти лишал ее способности к сопротивлению.
Джоанна закрыла глаза и молитвенно склонила голову. Она знала, что не станет шпионить для королевы Изабеллы. Хотя кто мог знать, каким тяжким бременем может оказаться для нее жизнь с Райланом Кемпом? Но стать доносчицей?! Девушка еще ниже опустила голову, мысленно поручая свое будущее Господу Богу.
Месса завершилась короткой проповедью, основной идеей которой была злокозненность женщин и как следствие — обязанность мужей самыми строгими мерами добиваться повиновения со стороны своих жен. Джоанну покоробила не только сама эта идея, но и то, в какое разительное противоречие со словами Создателя о женщине и браке вступал смысл проповеди. Джоанна почувствовала жгучую обиду за всех бесправных, угнетенных женщин. В памяти ее пронеслись печальные рассказы некоторых из сестер обители о страданиях, выпавших на их долю в миру. К началу обряда венчания она был уже сама не своя от ярости.
Эван произнес слова обета, вслед за ним их повторила Мерилин. Они обменялись кольцами и поцеловались. Райлан повернулся к Джоанне. Настал их черед.
По-видимому, его насторожил гневный блеск ее глаз, но, во всяком случае, вместо того, чтобы положить ее руку на свою открытую ладонь, Райлан схватил обе ее руки и сжал их ладонями.
— Я беру тебя, Джоанна Престон из Оксвича, в законные супруги. Чтобы быть подле тебя во всякое время. В горе и в радости. В болезни и здравии. В богатстве и в бедности. От сей минуты и пока смерть не разлучит нас. И обязуюсь хранить верность тебе.
Настала очередь Джоанны. Она даже не знала, что станет говорить. Снедаемая злостью и обидой, она мечтала лишь о том, чтобы освободить свои руки и бежать — бежать без оглядки от всех, кто здесь собрался. Райлан, словно почувствовав, что происходит в душе его невесты, слегка сжал ее ладони.
Джоанна подняла на него глаза, собираясь заговорить. Но на мгновение застыла с приоткрытым ртом, не в силах вымолвить ни звука. В смятении она подумала, что глаза Райлана еще никогда не были такими синими. Взгляд его ласкал ее, молил и обещал. Пожатие его было хотя и крепким, но не болезненным. Он нисколько не старался принудить ее произнести слова обета. Он с трепетом и надеждой ждал их от нее.
Джоанна с трудом проглотила подступивший к горлу комок и начала шепотом, так что только Райлан и стоявший поблизости священник могли слышать ее:
— … В болезни и здравии. В богатстве и в бедности. Быть доброй и… — Она запнулась, не решаясь произнести слово «покорность», и священник кашлянул, чтобы поторопить ее. Набрав в грудь воздуха, она продолжала — громче и отчетливее, чем прежде: — От сей минуты и пока смерть не разлучит нас.
Райлан улыбнулся со столь явным облегчением, что Джоанна только теперь поняла, как сильно он опасался какой-либо неожиданной выходки с ее стороны, и почти пожалела, что опасения его оказались напрасными. Не успела она опомниться, как на палец ее было надето кольцо, и Райлан хрипло проговорил:
— Кольцом сим обручаю тебя себе, — после чего наклонился и поцеловал ее.
Поцелуй был кратким, но он точно пламя обжег Джоанну, и она невольно вздрогнула, когда губы Райлана прикоснулись к ее губам.
Они преклонили колени, и священник благословил их. Монахи затянули гимн. Райлан не выпускал ее руку, как ни пыталась Джоанна высвободить ее из его цепких пальцев. Он взглянул на нее и с улыбкой произнес:
— Сегодня вы сделали меня счастливым, Джоанна. Я постараюсь отплатить вам тем же.
Джоанна снова и снова повторяла про себя эти его слова, которые показались ей гораздо более значительными, чем даже обет, который он дал перед алтарем. На протяжении всего празднования двух свадеб, которое началось тотчас же после венчания, с изысканнейшими угощениями, тостами, чередой сменяющих друг друга развлечений, слова эти, произнесенные искренним, задушевным тоном, не давали ей покоя. «Я постараюсь отплатить вам тем же». Неужели он и впрямь видит в ней супругу, спутницу жизни, а не бессловесную куклу, игрушку, которую можно сломать и выбросить? Неужели она для него — человек, заслуживающий счастья, а не просто средство завладеть стратегически важной территорией в центре Йоркшира?
А развлечения все продолжались. На свободной площадке неподалеку от возвышения, на котором располагался королевский стол, демонстрировали свое искусство жонглеры, подбрасывая и с изумительной ловкостью ловя бесчисленное множество кинжалов и горящих факелов. Мальчик жонглировал яблоками, девочка, совсем малышка, — яйцами. Для акробатов разостлали специальный ковер, и те принялись кувыркаться, подскакивать в воздух и неистово вертеться. Казалось, кто-нибудь из них неминуемо разобьется оземь, но нет — все как один изящно и грациозно приземлялись на ноги, раскланивались и как ни в чем не бывало продолжали свои головокружительные прыжки. Не будь Джоанна так занята собственными мыслями, она наверняка пришла бы в неописуемый восторг от этого захватывающего зрелища, подобного которому она ни разу в жизни не видела.
Но она сидела за столом между Райланом и королевой. Одного этого было достаточно, чтобы нарушить ее душевное равновесие. Его величество с мрачным видом опорожнял один кубок за другим, пока наконец взор его не помутнел, а корона не съехала набок.
— Джон! Корона! Следите же за собой, наконец! — яростным шепотом одернула его королева.
Джон одной рукой поправил корону, а другой ухватил свой кубок в оправе из драгоценных камней.
— О каком величии короля может идти речь, когда такие как он, — и Джон кивнул в сторону Райлана, — хватают тебя за глотку?!
Хватают за глотку? Джоанна также взглянула на Райлана. Она подозревала, что Райлан вынудил его величество дать согласие на этот брак. Интересно только, как ему это удалось? Но прежде чем она успела поразмыслить над этим, король, отставив кубок в сторону, обоими локтями оперся на стол и, отмахнувшись от Изабеллы, которая делала предостерегающие жесты, проговорил:
— Какой-нибудь свирепый властитель давным-давно повесил бы вас за ваши бесчинства, будь он на моем месте. Мой воинственный брат Ричард наверняка проткнул бы вас своей пикой, посмей вы вести себя с ним так, как со мной. Но я терпелив, как и подобает доброму и благородному властителю. И я жду, когда все мои заблудшие дети соберутся подле меня, прекратив междоусобные распри и перестав злоумышлять против меня. Своего короля. Своего законного властелина.
Он сдвинул корону на затылок, дотянулся до кубка и сделал изрядный глоток. Помутневший взор его обратился к Джоанне.
— Несмотря на высокую власть, которой я наделен, я остаюсь всего лишь мужчиной. Смиренным грешником. Меня, безусловно, помазал на самодержавное правление Англией перст Божий. Но я еще и мужчина. — Он широко улыбнулся, оскалив зубы на манер хищной ласки. — И я должен признаться, что иногда, хотя подобные чувства и не должны быть свойственны доброму христианину, но, повторяю, иногда мне доставляет радость обнаружить, что другому мужчине… м-м-м… нанесли обиду. Вы с вашей новобрачной женой, Кемп, — прекрасная пара. Многие мужчины просто лопаются от зависти, зная, что нынче вы возляжете на ложе с сей ослепительной девой, с которой связали вас узы брака. — Король рыгнул, засмеялся и добавил: — С ослепительной девой. Право же, не всякому из наших бардов придет в голову такое выражение, а?
Джоанна нахмурилась и взглянула на Изабеллу, безмолвно прося ее о помощи. Та, как правило, урезонивала супруга, если ему случалось сказать лишнее за столом. На сей раз она, однако, решила дать его величеству порезвиться вволю.