— Джорди, я прекрасно помню, что было с Хупером! Но, во-первых, для Розье это даром не прошло — он отсидел в карцере. Во-вторых, он все равно не успел применить круцио, его остановили свои же. В-третьих, нужно понимать — у Розье отец пропал без вести на фронте, он был взвинчен из-за этой новости, а Хупер зацепил его первым, вот он и сорвался...
— Минни, — Джордж раздраженно тряхнул головой, — это Том тебе наговорил? Ну, конечно, давай теперь жалеть всех и каждого, давай искать оправдания: ах, бедный, ах, несчастный, у него такая трудная жизнь, значит, ему все позволено!..
— Что ты можешь в этом понимать? — спросила она, закипая от ярости. — Твой отец не воюет, и отец Хупера не воюет! А мой брат сейчас сражается с Гриндельвальдом, и я не знаю — слышишь, Джорди, не знаю! — что было бы, если бы он пропал без вести!
— Ты бы тоже стала бросаться на людей? — зло спросил Джордж, но тут же пошел на попятный. — Минни, ну, извини... Я понимаю, что из-за этой чертовой войны мы все на нервах. И не надо меня винить, что мой отец не на фронте, — ты же знаешь, он работает на оборонном заводе! Я объяснял тебе, что это такое, — место, где делают бомбы, и снаряды, и...
— Я знаю, — коротко ответила она.
Джордж и вправду много рассказывал ей о своих родителях — они оба были маглами.
— Я никого ни в чем не обвиняю.
МакГонагалл, кажется, тоже немного остыл.
— Минни, — он осторожно коснулся ее руки, — ты пойми, я же не хочу тебе зла. Я тебя не упрекаю. Ну, влюбилась ты в этого... — он запнулся, — в Тома, так ведь сердцу не прикажешь. Я лично был бы только рад, если бы у вас все сложилось хорошо. Если ты захочешь, чтоб я оставался твоим другом, то я всегда помогу, чем сумею, буду рядом, если нужно, и... Ну, а не позволишь — что ж, твое право. И про Тома я не по злобе говорю, а просто для того, чтоб ты была осторожна. Понимаешь?
— Спасибо, — сказала она, чувствуя, как горят щеки. — Да, я понимаю. И давай закончим на этом, хорошо?
* * *
После разговора с Джорджем на душе стало намного легче. С этого дня вообще все стало проще — можно было больше не искать повода для ссор, не придумывать отговорки, куда это она исчезает по вечерам из гриффиндорской гостиной. О помолвке быстро стало известно, и однокурсницы наперебой расспрашивали Минерву, как все произошло, — романтично или не очень, становился ли Том на колени, клялся ли в вечной любви... Все так ее поздравляли, будто и не они еще вчера судачили у нее за спиной.
Много позже, вспоминая эти дни, Минерва вдруг поняла, что на самом деле Том ни разу не сказал, что любит ее. К слову не приходилось, да и это казалось само собой разумеющимся — иначе отчего бы он собирался жениться... А приготовления шли всерьез. Минерва написала домой, что на зимние каникулы приедет с "молодым человеком". Том отправил в Министерство магии сову с просьбой дать разрешение на брак — иначе им бы пришлось ждать еще год, до его совершеннолетия. Как-то быстро и естественно они все распланировали на будущее — что свадьбу сыграют на острове Скай, а после Тому придется сразу же искать работу: ведь будучи семейной парой, они уже не смогут жить в школе, значит, придется снимать квартиру в Хогсмиде.
Минерва теперь проводила на Слизерине вечер за вечером. Ей нравилась компания Тома, в которую входили в основном мальчишки, с разных курсов и даже с разных факультетов. Впрочем, костяк составляли его однокурсники: Колин Розье, который на поверку оказался куда лучше, чем Минерва о нем думала; худенький и тихий Рэй Лестрейндж, который, видимо, был для Тома самым близким другом — настолько, что они понимали друг друга с полувзгляда, словно владели легилименцией; толстый и забавный Тимоти Эйвери; скромный и старавшийся держаться в тени Маркус Флинт. Последнего Минерве было немного жаль — Маркус был немцем, его родители бежали из Германии, чтобы не служить Гриндельвальду, но в школе к Маркусу все равно относились настороженно. Если бы не покровительство Тома, он мог бы стать изгоем.
Девочки в компании тоже были, и некоторые неприязненно косились на Минерву— должно быть, у них были свои виды на Тома, и ее считали захватчицей, посягнувшей на чужое. Однако вслух никто ничего не говорил. Она довольно быстро поняла, что с Томом просто не хотят ссориться, — у себя на факультете он пользовался куда большей властью, чем любой староста на Гриффиндоре. Его слушали и слушались; младшие курсы обращались к нему не иначе как "сэр" и относились со смесью ужаса и восторга. Том никогда не повышал голоса, никогда не вмешивался по мелочам, как другие старосты, но держал факультет железной рукой.