Еще Минерву пугала его развращенность. Том откуда-то слишком хорошо знал, как это делается. А еще он постоянно хотел смотреть на Минни — не разрешал ей прятаться под одеялом, зажигал свечу... Минерву ужасали подобные вещи, она была готова провалиться сквозь землю при одной мысли, что Том увидит ее полностью обнаженной. Сама она всегда зажмуривалась и отворачивалась, чтобы не видеть того, что он делает.
А он еще уговаривал ее прикасаться к нему там, и это было совсем ужасно, немыслимо... Откуда у человека в шестнадцать лет могут взяться настолько извращенные желания? Минерва с ужасом думала, что, может быть, он имел дело с проститутками или другими женщинами подобного сорта, но Том, смеясь, заверял, что до нее у него не было женщин. Минерва предпочитала верить ему на слово и не задаваться лишними вопросами.
Это-то и было страшно: чем дольше она была с Томом, тем больше становилось мыслей, которые приходилось отгонять, и мелочей, на которые лучше было не обращать внимания.
Еще она боялась забеременеть. В принципе, в этом не было ничего страшного — не так уж редки случаи, когда невеста выходит замуж, уже будучи в положении. Белая фата и свадебный венок все покрывают, как говорится в народном присловье. Но Том не хотел детей, во всяком случае, сразу. Слишком непостоянны и ненадежны были его заработки, да и война все еще шла, и было непонятно, закончит ли он Хогвартс или уйдет на фронт со школьной скамьи, как десятки других старшекурсников.
Когда они с Минни вернулись в школу, Том стал варить для нее противозачаточное зелье. Разумеется, она справилась бы и сама, но Том убедил ее, что так будет проще — Минерве пришлось бы делать это тайком от однокурсниц, а у Тома был второй ключ от лаборатории Слагхорна, где никто не следил, что и зачем он делает.
Иногда Минерва сидела с ним в лаборатории по вечерам, наблюдая за движениями Тома, когда он, не глядя, брал нужный нож или с точностью до десятой грана отмерял ингредиенты. Он действительно был прекрасным, прирожденным зельеваром — как отличница, Минерва могла это оценить.
У Слагхорна всегда было жарко натоплено, расставлены удобные кресла, в изобилии пледы и подушки — декан Слизерина даже в рабочей обстановке любил комфорт. Над котлом с зельем поднимался серебристый пар, и лицо Тома в дымке казалось нежным, мягким, с почти девичьими, чертами.
Иногда они занимались любовью прямо там — в одном из кресел, — а иногда в подсобке кабинета ЗОТИ, где у Тома была узкая скрипучая раскладушка и черная ширма, которой он закрывал клетки с нечистью, потому что Минерве было не по себе под их пристальными немигающими взглядами... У них с Томом была теперь общая тайна, возвращавшаяся каждые двадцать восемь дней — Том требовал, чтобы Минерва всегда сразу же сообщала ему о приходе месячных, и очень нервничал, если они запаздывали. Было в этой тайне одновременно что-то нежное и постыдное, будто в сладком, как мед, но слегка подпорченном яблоке.
Позже, вспоминая об этом времени, Минерва ужасалась сама себе — а ведь тогда она все это терпела, убеждая себя, что скоро они поженятся, и тогда наступит нормальная, чистая жизнь, без привкуса вины, без ощущения грязи... Жизнь без обмана.
* * *
Тем временем Том стал понемногу отдаляться от нее. Его исчезновения непонятно куда стали чаще и дольше, он постоянно был чем-то обеспокоен, с Минервой разговаривал коротко и неохотно. Она объясняла это предэкзаменационной гонкой, усталостью, тревогой за СОВы... И все бы ничего, но вдобавок в школе творилось что-то непонятное. Сначала кто-то напал на шестикурсника с Хаффлпаффа, и того нашли окаменевшим. Потом в женском туалете на третьем этаже нашли погибшую девочку. Сначала заподозрили сердечный приступ или суицид, но прибывшая следственная бригада уверенно заявила: это убийство.
Оставалось непонятно только, как. И кто.
Дамблдор в это время приехал в школу — короткий двухнедельный отпуск с фронта. Минерва была невероятно рада ему. Все так запуталось, что напоминало кошмарный сон. Обстановка в школе была очень тяжелая, все подозревали всех, и ей очень хотелось верить, что Дамблдор разберется.
А он много расспрашивал ее о Томе. Сам отвечал как-то уклончиво: да, очень талантливый мальчик, да, безусловно умен. А Минерве хотелось говорить и говорить с любимым учителем про Тома. Несмотря на все свои сомнения, она все же была счастлива, влюблена, полна надежд... Дамблдор внимательно слушал ее, покусывал дужку очков, кивал, но молчал.