Лорд сидел у стены в потертом кресле с ярко-красной обивкой. В комнате было еще двое волшебников — видимо, охрана. Увидев Минерву, Том быстро поднялся и подошел к ней. Выглядел он совершенно обычно, если не считать длинной царапины на щеке и бурых брызг подсохшей крови на мантии.
— Что ж, Минни, — сказал он холодно, — вот ваши орденцы и отличились. Ничего не скажешь, красиво сделано. Непонятно как прошли в дом под Fidelius, непонятно как потом ускользнули... Да еще и с истинно гриффиндорским благородством подождали, пока из зала уведут детей. При этом покушение им почти удалось — если бы Розье не успел броситься наперерез заклятью, меня бы в клочки разнесло... Жаль, что здесь нет Дамблдора. Я бы ему искренне поаплодировал!
Минерва молчала. Ответа от нее и не ждали.
— Смотри на меня, — резко распорядился Том.
Минерве даже не было страшно — после выброса адреналина началась обратная реакция, и сейчас ей было абсолютно все равно, что с ней случится. Глаза у Тома, обычно карие, сейчас настолько почернели, что зрачок сливался с радужкой. Минерва смотрела в них, словно в колодец, и думала о том, как ей хочется прикорнуть где-нибудь в уголке и уснуть.
Волной легилименции ее накрыло внезапно и с невероятной силой. Она всегда считала себя неплохим окклюментом, но сопротивляться Тому было просто бесполезно. Перед глазами проносились разрозненные картинки: лицо мамы, Дамблдор, разливающий чай по чашкам, детская игрушечная лошадка Мартина... Но вскоре уже ничего нельзя было различить — картинки слились в сплошной разноцветный поток, где пытаться выхватить что-то одно было все равно что пытаться услышать стук отдельного колеса в грохоте проносящегося мимо экспресса.
Она не знала, как много прошло времени — пять минут или полчаса. Когда поток образов иссяк, у нее так сильно кружилась голова, что если бы не Долохов, подхвативший ее за плечи, Минерва упала бы на пол. Тошнило страшно, так что она изо всех сил глотала воздух, чтобы не вывернуло наизнанку. В мыслях была полная пустота, словно ее память разрезали на лоскуты, да так и бросили несшитой.
Том посмотрел куда-то мимо нее, на Долохова, и молча покачал головой.
— Вы уверены? — спросил тот.
— Естественно, я уверен, — раздраженно ответил Том и повернулся к своему креслу.
Рядом послышался негромкий хлопок. Охранники встрепенулись, в руках у них появились палочки, нацеленные на прибывшего. Это был Лестрейндж, встрепанный и уставший. В одной руке он держал сапожную щетку — видимо, портключ, — в другой мешок.
Долохов отпустил Минерву, и ее качнуло в сторону. Пришлось прижаться к стене, чтобы не упасть. Она закрыла глаза, пытаясь справиться с головокружением, и услышала, как Том отрывисто спрашивает:
— Что еще?
Послышался шорох, словно открывали мешок. Потом Том заговорил медленно и очень спокойно, но от его интонации по коже пробежал озноб.
— Рудольф, я допускаю, что при взрыве ты получил сотрясение мозга. Иначе я никак не могу объяснить, почему ты в такой момент являешься сюда и приносишь мне дохлую крысу!
Мешок опять зашуршал.
— Во-первых, она не дохлая, а оглушенная. Во-вторых, мне кажется, милорд, это не крыса...
Минерва прижалась щекой к стене, чувствуя, что сползает вниз. Какие хорошие, прохладные обои... Мерлин великий, как же тошнит...
Лорд молчал — должно быть, рассматривал добычу.
Потом тихо сказал:
— Очень интересно...
И тут же спохватился:
— Тони, доставь Минерву в лабораторию. Я думаю, ей стоит пока пожить там — для безопасности. Там же есть какие-то спальни для сотрудников? Да, и пусть ей вернут палочку.
Чьи-то руки оторвали ее от стены. Перед глазами летали мелкие черные мушки, и Минерва не могла даже различить, куда ее ведут. Ей сунули в руку портключ, сжали ее пальцы...
Где-то за спиной хлопнула закрывающаяся дверь.
8
После покушения ее уже не выпускали из лаборатории. Даже на похороны Розье. Отвели гостевую спальню на одном из нижних этажей, аскетичную, как гостиничный номер, и поначалу даже гулять не позволяли. Потом она отправила Тому сову, и на следующий день прогулки разрешили — правда, для этого приходилось отправляться с помощью портключа в какой-то незнакомый магловский парк, очень старый и заросший густым подлеском, где никогда не встречались другие прохожие.