Она отправила Мартину письмо, где, как могла, убеждала выбросить из головы мысль о приезде. Хоть бы только он не упрямился!
В надежде найти способ незаметно связаться с Альбусом, пятого января с утра она выпросила у Малсибера разрешение навестить Косой переулок. Поначалу он не соглашался — мол, все необходимое ей и так купят и доставят, пусть только напишет список. Но Минерва намекнула, что женщинам бывают нужны такие вещи, которые не вносят в список, предназначенный для посторонних глаз, и Малсибер смущенно капитулировал.
Отправиться в Лондон ей разрешили только под оборотным зельем — "для безопасности". Минерва подозревала, что ее сопровождает скрытая охрана. Вряд ли после полугода строгого режима ее отпустили бы без надзора.
Оказавшись среди шума и гама Косого переулка, она с наслаждением вдыхала сырой зимний воздух, и все вокруг — дома, люди, реклама в витринах — казалось ей после длительного заточения невероятно прекрасным. На дверях домов все еще висели гирлянды из еловых веток, украшенные разноцветными шарами; возле Гринготтса маленький уличный оркестр исполнял рождественские гимны под аккомпанемент скрипки и флейты. Все было, как обычно, если не считать примет времени: огромных плакатов с надписью "Разыскиваются...", откуда на нее смотрели знакомые лица из Ставки, и аврорских патрулей, которые то и дело останавливали прохожих и требовали палочку для проверки.
С полчаса она бродила по Косому переулку, временами поглядывая на отражения в витринах, пока не убедилась — ее действительно «пасут», причем почти не скрываясь. Она зашла во "Флориш и Блоттс" и выбралась оттуда только через полтора часа, нагруженная новыми книгами. Два раза приходилось украдкой прятаться за стеллажи и пить очередную порцию оборотного зелья. Какой-то неприметный человечек постоянно толкался рядом, делая вид, что листает книги, другой топтался у двери. С нее не сводили глаз ни на минуту. Да что же делать? Потом она зашла к Фортескью и для вида купила пакет шоколадных лягушек. Флореан дружен с Дамблдором… Но тот самый тип из магазина и тут вклинился рядом с ней в очередь к кассе. Пришлось уйти, не поговорив с владельцем кафе.
На улице человечек подошел к ней и уже без всяких церемоний сказал:
— Боюсь, мэм, вам пора возвращаться.
В лаборатории между тем праздновали Двенадцатую ночь — ту самую, когда все наоборот и шиворот-навыворот. Повара-китайцы даже приготовили традиционный пунш, который, правда, был странного вкуса и такой пряный, что щипало язык. Впрочем, к этому все давно привыкли. Сотрудники собрались в одном из отделов; Минерва бродила между группками людей, угощая всех подряд шоколадными лягушками. Себе она оставила последнюю, чтобы перебить послевкусие от пунша, — язык все еще ощутимо щипало.
В коробочке, кроме лягушки, оказалась карточка для коллекции. С нее на Минерву смотрел Дамблдор. Он был здесь какой-то слишком розовощекий и длинноносый и вообще не очень похож на самого себя, но полулунные очки поблескивали знакомым лукавым блеском.
Пока Минерва рассматривала Дамблдора, он вдруг поправил очки и подмигнул ей. Она украдкой огляделась. Громко играла музыка, и ее голос никто не мог услышать... Конечно, это бессмысленно — ведь карточка с шоколадной лягушки не несет на себе отпечатка личности и совершает лишь стереотипные действия. Но все же Минерва наклонилась к ней и спросила шепотом:
— Альбус, вы меня слышите?
И услышала очень тихий, но такой знакомый голос:
— Конечно.
Дамблдор улыбнулся ей и почесал нос.
Дальше разговаривать было опасно. Минерва сунула карточку в карман, допила пунш, потом залпом выпила стакан воды, чтобы унять жжение на языке, поднялась и направилась в туалет. В туалетах, насколько она знала, следящих заклятий не было, но на всякий случай она быстро проверила стены, дверь и иллюзорные окна, а потом заперлась в одной из кабинок и поставила заглушку.