Признаться, я меньше всего ожидала услышать подобный ответ, тем более в такой категоричной форме. Я предполагала услышать очередную версию лживых отговорок, которые позволили бы мне и дальше лелеять свою мечту, которая должна была сбыться в каком-нибудь неопределённом будущем. Но родная мать выплеснула на меня такой поток нелицеприятной откровенности, что я растерялась.
– Значит, вы с папой никогда не возьмёте меня на море? – переспросила я, желая всеми фибрами своей души услышать что-то более приятное и обнадёживающее.
– Нет, – ответила она и, отвернувшись, вышла из комнаты, давая понять, что разговор окончен.
И в тот момент я поняла, что в этой семье мне не на что рассчитывать. Своими словами мать словно окатила меня ушатом с дерьмом, давая понять, что здесь от меня все хотят быстрее избавиться. Что ж, постараюсь не расстраивать их планов и при первой же возможности сбежать из этой семьи хоть на край света.
А потом я узнала, что ещё одной более весомой причиной моих поездок в деревню была следующая. За мою летнюю работу на огороде бабушка платила моим родителям по двести рублей каждый год, из которых на меня не тратилось ни копейки. Я была для родителей лишь дополнительным средством заработка, а не ребёнком, о котором нужно заботиться. Сейчас этих людей давно бы лишили родительских прав, но тогда им всё сходило с рук, ведь, запуганная и забитая, я молчала обо всём, что делали со мной в родной семье, мечтая лишь побыстрей вырасти и сбежать от этих людей на все четыре стороны.
Единственными методами, которые применяли родители по отношению ко мне, были запрет и наказание. Причём запрет на всё и наказание за всё. Без объяснения причин. Просто так. Потому что им этого хотелось.
Постараюсь показать это на примере.
Городок, в котором мы жили, был маленький, и, естественно, когда я и мои ровесники стали старше, а если быть точнее, нам исполнилось по тринадцать лет, то, чтобы как-то разнообразить свой досуг, мы стали ездить в райцентр, который располагался в двадцати километрах от нашего города. Автобусы туда ходили часто, приблизительно раз в полчаса, поэтому добраться туда и вернуться обратно не являлось проблемой.
В райцентре было гораздо интереснее, чем у нас. Там был большой парк с каруселями, на которых, правда, мы не катались, так как у нас не было на это денег, но всё равно ходить и смотреть на веселье других было приятно. Казалось, что мы сами становились частью этой беззаботной жизни, которую когда-нибудь непременно сможем себе позволить.
Но приятнее всего было ходить по магазинам. Не по продуктовым, нет. Они, как и везде, стояли пустыми, с большим количеством плавленых сырков в ассортименте. Нам нравилось ходить в ювелирный магазин, любоваться украшениями и мечтать, что однажды, когда мы станем взрослыми, часть этого великолепия перейдёт в нашу собственность.
С подружками мы могли целый час провести в ювелирном магазине, переходя от одной витрины к другой, а потом, с чувством исполненного долга и спокойной совестью, ехали домой. Если уж мы не могли позволить себе ничего купить, то, по крайней мере, мечтать и наслаждаться своими мечтами нам никто не мог запретить.
Но почему-то родители никогда не пускали меня вместе с девочками в райцентр. И если бы они беспокоились о моей безопасности, то я бы поняла и даже послушалась их запрета, но это было не так. Если они заставляли меня одну ходить в детский сад и всё время выгоняли из дому при малейшей мнимой провинности, то вряд ли их интересовала моя безопасность в тринадцатилетнем возрасте, когда я уже имела за плечами определённый жизненный опыт и могла постоять за себя. И когда я спрашивала их: «Почему мне нельзя никуда ездить?» Ответ был один: «Нельзя и всё».
Но только вот они сами заставили меня стать взрослой и самостоятельной не по годам, и потому я научилась принимать решения, не оглядываясь в чью-либо сторону в поисках поддержки или одобрения. И я поняла, что родителям нужна не правда, а спокойная совесть. Они хотят от меня слышать только то, что им нужно. И я решила позволить им жить в их блаженном неведении, хотя по натуре я человек очень честный. И более того, я говорю правду даже тогда, когда она идёт мне в ущерб, но здесь я решила отступить от своих принципов. Как говорила Варенька в пьесе Александра Островского «Гроза»: «Не умела врать, да выучилась». Это про меня.
В своё оправдание я даже разработала свод правил, когда ложь допустима и оправдана. И одним из таких правил было следующее: «Если человек не хочет слышать правду, а хочет чтобы я ему соврала, и при этом знает, что я ему совру, то подобная ложь допустима».