Юля не чувствует ног от усталости, и Александр каким-то шестым или шестнадцатым чувством понимает это, поэтому они на летней веранде с учтивыми официантами и негромкой музыкой.
— Поскольку нет излишней мягкости, то, на мой вкус, подходит под всё — и с восточной рисовой кухней со специями, и под мясо разной степени прожарки, и даже под рыбные блюда — только под жареные, но и с фруктами не будет противоречить их вкусу. И просто бокал, чтобы подумать в одиночестве.
Юля внимательно слушает. В сгущающихся сумерках её кожа глубокого винного оттенка. Александр воодушевлён её вниманием. На перила у столика садится воробей и тоже внимательно слушает. Вдалеке машины сигналят и не задерживаются на перекрёстках.
— Вкус ассоциируется с древесными влажными ароматами, ранневесенней свежестью и звёздной ночью.
— Ты так здорово во всём разбираешься,— восхищённо говорит Юля, глядя на Александра влажными глазами,— и так красиво рассказываешь.
— Это же ты мне рассказывала об этом всём, о культуре вин,— смешавшись, говорит Александр.
— Ну да,— убедительно кивает Юля,— и я очень рада, что ты так хорошо всё запомнил и стал изучать.
— Это точно,— важно кивает Александр. По молчаливому уговору, как он считает, они не вспоминают недавнее неудачное свидание, когда ему невесть что примерещилось.
Юля, конечно, об этом свидании знает из чёрной тетради, но пока не догадывается, что это тот самый Александр. Пока она очарована новизной ощущений. И само знакомство было странным — перед ней возник красивый юноша с гривой тёмных волос, вьющихся; он встряхивает ими, чтобы не лезли в глаза, и от этого движения мускулы под простой серой футболкой волнующе играют, и Юля зачарованно смотрит на его запястья, на его татуировки, на его дорогущие простые джинсы, а он, волнуясь, извиняется за что-то недавнее и просит хотя бы минуту послушать его —
— Крис, тогда было наваждение какое-то…
Юля слушает и слушает, как он смущённо объясняет, что увидел что-то странное — от звуков его голоса ей даже не хочется вдаваться в детали, что он там увидел;
— Давай выпьем по чашечке кофе, здесь, в «Улитке»?
«Улитку» она видела; название — как у детской площадки, но сидят там на веранде очевидно не пролетарии и не санкюлоты; «чем я таким рискую?» — и она соглашается.
— …Он мне говорит: Саш, я вчера тебе не занёс деньги, но завтра точно занесу. Но это не точно.
Ага. Значит, его зовут Александр. Очень приятно.
Девушка попеременно разглядывает татуировки на его руках и слушает его. Одновременно не получается. Впечатления забивают каналы восприятия.
— А ещё, знаешь, эти красные или голубые «фольксвагены», на фоне которых все девушки любят фотографироваться для инстаграма?
— А, эти милые автобусы? — понимает Юля.— Ой, да…
— Я хотел купить такой. Было бы здорово гонять на нём. Но потом просчитал…
Звук его голоса убаюкивающий, но про машины девушке неинтересно. И пока Александр рассказывает, какие были варианты, и что он ездил в два соседних города смотреть на другие микроавтобусы, и где-то дизайн отличный, но большое потребление бензина, а где-то салон неудобный, Юля, справляясь с зевотой, слушает скорее звуки кафе — позвякивание ложечек о кофейные чашки, стук каблучков новых посетительниц, тихую музыку, негромкие голоса, приглушённый шум кофемолки; всё это напоминает ей звуки с джазовых пластинок, которые иногда меланхолично слушает папа; и девушка наблюдает за другими посетителями кафе.
За соседним столиком сидит молодая мама с дочкой. Дочка вся в бантиках, скачет на мягких подушках сидя и на полном серьёзе уговаривает маму не есть салат из травы, а лучше прийти домой и сделать салат из халвы и щербета.
— И посыпать сверху шоколадной крошкой,— задумчиво добавляет мама. У неё обнажённое плечо, бежевые складки невесомой ткани и пушистые босоножки.
— Да! — сияет девочка.— Давай? Ну давай сделаем! Ну мамочка, ну давай!
Юля думает, что такой салат и она бы попробовала. Раз уж не надо следить за весом. Господи, сколько во взрослой жизни проблем! Когда она была такой же маленькой, ей и в голову не приходило думать, сколько она ест. Мармеладки в форме медведя были вкуснее куриного супа, пока в пятнадцать лет она не открыла для себя мир бургеров и исчезающей талии. Пришлось жёстко ограничивать себя, чтобы хоть кому-то нравиться. В какой-то момент пришло ужасное осознание того, что нравится не она, а папина машина, мама в Америке, и именно с тех пор на запястьях девушки едва заметные следы от порезов. На том, прошлом теле. Юля мельком глядит на гладкие руки. Эта Кристина глупостями не занималась.
Вино терпкое. Почему она согласилась, чтобы он заказал вино? Австрийское или австралийское? Стыдно спрашивать. Мысли странные. Если он предложит пойти к нему домой, ведь захочется согласиться. А можно? Нельзя, но уже можно. Юля представляет себя раздетой перед ним, непроизвольно теснее сжимает колени и обнаруживает свою ладонь у груди. Что будет лучше? Пощёчина, чтобы не позволял себе лишнее? Как это называется: «блэк хэнд», пощёчина тыльной стороной, чтобы не было больно? Или… Ох! Юля вспыхивает и с преувеличенным вниманием начинает прислушиваться.
— …заброшенный город.
Юля думает, что, кажется, она пропустила что-то интересное.
— Ты мне про него расскажешь подробнее?
Через час, по совершенно тёмной звёздной улице, они идут, взявшись за руки. Александр рассказывает про заброшенный город, и про историю своих татуировок, и про имя своё и имя Кристины, так что девушка даже немного ревнует к этой безвестной, и ещё про созвездия, и про маленьких детей, про бесконечные путешествия, и про виды поцелуев; и на ночной набережной, чтобы немного остудить мысли, Юля разувается и пробует пальцами ног прохладную беспокойную воду, а Александр держит её за талию. Девушка слишком хорошо представляет, что будет дальше. Она оттягивает этот момент, и в то же время думает, как бы ускорить течение времени.
— Юля! — негромко произносит чей-то мягкий женский голос.
Юля, растерянная, босая, с туфлями в руке, замирает и испуганно оглядывается.
========== Фламандские земли, четыреста лет назад ==========
Бог не простит. Но господи, как же хочется нырнуть в эту ледяную реку и уже не всплывать. Поясница окаменела, а руки ничего не чувствуют.
Женщина на мгновение бросает рубашки, кладёт осторожно стиральную доску на камни и распрямляет поясницу. Поясница податливая, словно свежий хлеб. Это странно, лет двадцать такого не чувствовала. Она с удивлением смотрит на свои молодые руки и красивые розовые пальцы. Расшнуровывает рубаху на груди, взвешивает ладонями молодые крепкие груди с розовыми сосками, удивляется, а потом стонет:
— Всё заново! Ещё тридцать лет стирки и уборки!
И, тяжело вздохнув, продолжает стирать.
Только бельё в ледяной реке какое-то чужое.
========== Небольшое расследование ==========
Расчёт был простым. Если девушка обернётся на имя, значит, Яна оказалась права. Если нет, всегда можно извиниться и сказать, что обозналась в сумерках.
Яна сбилась с ног, но нашла девушку.
Она не может себе ответить на вопрос, как она почувствовала, что Кристина где-то далеко. Наверное, когда уже не представляешь своих дней без подруги, получается её чувствовать вне законов логики.
В чёрной тетради с клеёнчатым переплётом было любопытно. Яна боролась с собой, но не устояла. Зато нашла несколько своих портретов. На первом, смешном и неуклюжем, она была похожа на лягушонка. На втором Кристина нарисовала её с половником и в фартуке. Яна вспомнила свои попытки приготовить обед для подруги и покраснела. Готовка ей не даётся, потому что она слишком увлекающаяся. Третий рисунок Яна рассматривает долго. Она снова краснеет, когда видит, что в своих заметках подруга зовёт её «Янушка» — обычно они постоянно подшучивают друг над другом и уж точно никогда не используют уменьшительных имён.