После чего я опускаюсь на пол прямо рядом с рукомойником и даю себе пять минут, чтобы поплакать и вообще раскиснуть. Через пять минут надо прийти в себя и попытаться для начала узнать, как меня зовут.
За окном кричат вороны, возвещая скорый рассвет.
========== Приготовления к радостной встрече ==========
Я прислоняюсь к прохладному зеркалу лбом. Ещё только четыре часа утра, за окном воздух уже начинает нежно раскрашиваться в розовое, но ночь не принесла желанной прохлады. Я спала раскрытая, в короткой майке и трусиках, потому что даже тонкое покрывало казалось тяжёлым и мучительным.
Я очень стесняюсь предстоящей встречи. До неё ещё часов шесть, потому что его поезд прибывает в десять, но я решила встать пораньше — сначала на пробежку, потом привести себя в порядок и решить, как зачесать волосы — после сна они смешно торчат, даже с той стороны, где пряди длиннее,— и что надеть. Я стою босиком на гладком линолеуме. Пол тёплый, как будто подогрет. Весной и зимой это приятно, а сейчас мне хочется целиком залезть под холодную воду. Но душ я приму после пробежки. Ужасно волнуюсь; пью валерьянку и на всякий случай пустырник; от них двоих внутри меня странное ощущение, и я запиваю их ледяной водой прямо из-под крана. Майка тут же мокрая — я всегда бурно умываюсь. От этого соски чуть больше, а из-за этого и грудь кажется немного больше, и я радостно улыбаюсь.
От пустырника как-то пусто внутри, я вдыхаю, но не сильно вдыхается. Я сажусь на краешек кровати, растёрзанной и горячей, но голова кружится так, словно я сейчас свалюсь в обморок. Это не входит в мои планы. Я, хмурясь, на ватных ногах иду к умывальнику, плещу себе в лицо водой так, что даже ноги все мокрые, и мне вроде бы становится немного лучше. Я так переволновалась? Я снова прислоняюсь лбом к зеркалу и прикрываю глаза. Мне кажется, что дуют штормовые ветра, и меня сейчас унесёт куда-то вбок. Я с трудом открываю глаза, упираюсь руками в зеркало и отшатываюсь.
— Твою дивизию!
Я испуганно прикрываю рот ладонью и смотрю на своё отражение, непроизвольно касаюсь руками голой груди. Глаза огромные, не настоящие. Где родинка?
Я тяну себя за прядь длинных рыжих волос, подхожу к окну и рассматриваю её в зарождающихся лучах солнца. Так же не может быть? Я шарю на столике в поисках телефона, чтобы сфотографировать себя и ещё раз посмотреть; не нахожу; и под подушкой тоже нет, и под кроватью, но под кроватью так пыльно, что я чихаю семь раз подряд, в изнеможении сажусь прямо на пол и вскрикиваю от неожиданности: я совсем без одежды! Я чихаю ещё четыре раза, вытираю нос, и когда в голове проясняется, я наконец-то гляжу вокруг и вижу всё.
Что постель не с бледно-розовыми простынями, а с выцветшими голубыми в цветочек. Что двери в комнату вообще нет на петлях. Что подо мной паркет, а не линолеум. Что ногти на руках накрашены прозрачным лаком, а на ногах подстрижены чуть короче, чем я привыкла. Я прижимаю коленки к груди, хотя уже сейчас мне очевидно, что в этой квартире я одна.
Занавески колышутся от едва заметного дуновения ветерка. Я встаю и нерешительно подхожу к окну, прикрывая ладонями грудь. Грудь полная, и это на какое-то время примиряет меня с действительностью, хотя я по-прежнему ничего не понимаю.
За окном заросли акации и сирени и детская площадка в сером утреннем свете. Кричат вороны, суматошно летая над пятиэтажкой напротив. Пятиэтажка закрывает весь вид, и это самое непривычное. Внизу маленький магазин, ещё закрытый.
Я возвращаюсь к зеркалу, всматриваюсь в своё отражение. Светает быстро, и я могу рассмотреть аккуратные губы, курносый небольшой нос и непривычно огромные зелёные глаза. И бесстыдно рыжие волосы. Даже то, что я совсем обнажена, смущает меня меньше, чем эти яркие волосы. Яркие они в лучах восходящего солнца. Это солнце сегодня не так радует, как обычно.
В груди тесно, во рту сухо, и я пью из-под крана. Но вода невкусная, и я тут же выплёвываю её.
Я встряхиваю головой и нервно смеюсь. Что это всё за шутки? Я снова и снова ощупываю свою грудь, провожу рукой по бёдрам, по ногам, рассматриваю кисти и ступни с непривычно длинными пальцами. Гляжусь на себя в зеркало со спины, обернувшись. И когда до меня доходит, что это не сон, не шутка и не временное помутнение рассудка, я сажусь на пол и горько плачу. Потому что понимаю, что встреча, которую я ждала семь лет, сегодня не состоится.
Вороны, раскричавшись, умолкают совсем уж внезапно, и я сижу, шмыгая носом и уткнувшись в коленки, и совсем не понимаю, что мне делать.
========== Логические доводы и игры рассудка ==========
В первую очередь — позвонить самой себе.
В шестьдесят пятый раз до меня доходит: можно предупредить саму себя. Первые сорок семь раз это было делать гораздо труднее, а потом появились сначала телеграфы, потом телефоны, а в последние несколько лет всё ещё проще. Правда, и поводов звонить не было.
Главное, чтобы она взяла телефон. Сейчас она наверняка напугана. Хорошо, если это просто испуг. Хорошо, если она в панике не хочет выскочить в окно и не бежит в истерике в ближайшую больницу.
Она не отвечает, и я сижу в трусах и мокрой майке на полу и верчу в руках маленький телефон этой несчастной девушки. На телефоне наклейки с обратной стороны: бабочка и цветок. Это мило. Наверняка она сидит сейчас тоже на полу и горько плачет, уткнувшись в колени. Сначала озадаченная, почему она голышом. Потом, скорее всего, снова подойдёт к зеркалу и по-настоящему разглядит рыжие волосы и зелёные глаза. Потом обратит внимание на обстановку. Может быть, попробует найти телефон.
Я размышляю, хорошо или плохо, что сейчас я сама не помню, где мой телефон — в той комнате, где сейчас эта девушка? Может, он вообще не дома? На вечеринке я его точно помню в своих руках. Я показывала фотографии, рассылала песни на ирландском языке. А потом? Как будто провал в сознании.
Попробовав дозвониться раз в пятнадцатый, я бросаю телефон на кровать и сажусь рядом, на краешек. Простыни льняные, очень приятного нежно-розового цвета. Она такая милая, эта девушка. Один из немногих случаев, когда я почти довольна новой внешностью, вкусом и обстановкой вокруг. Я не глядя засовываю руку под подушку и достаю пухлый и аккуратный дневник в розовой обложке. Улыбаюсь: чутьё меня не подводит. Я бережно кладу дневник на место.
Даже кровать стоит у южной стены под углом к окну. Под ногами мягкий тёплый линолеум, и здесь не так душно, хотя тоже жарко.
Но во всём виноват рукомойник. Я специально не стала избавляться от него в своей комнате. Я думала, что эта редкая особенность уже почти ни у кого не встречается. Ведь везде есть ванные, душевые, зачем умывальник в комнате? Но у этой девочки он тоже есть. И мы с ней одновременно стояли, прислонившись лбом к прохладному мокрому зеркалу. Это всё и определило.
Теперь мне очень сложно представить, чем занята девушка, которая заняла моё тело. Я даже не знаю, в каком городе я нахожусь. Из окна я совсем не узнаю улицу.
Я вздыхаю. Раньше я видела собеседников. Когда-то мне было смешно, когда-то страшно, но я точно знала, что делать. Сейчас я в таком состоянии, что проще лечь на пол и бездумно смотреть в потолок, позволяя слезам образовывать две лужицы по бокам. Именно поэтому я встаю и осматриваю комнату.
Комната как с картинки. На стене фотографии с моря и из кафе. На столе графин с водой, фотоаппарат в форме лисички и стопка разноцветных блокнотов. Кровать даже в растёрзанном виде кажется аккуратной, на розовой наволочке вышивка «Хелло Китти». Трогательно. Это школьница? Я размышляю, не пролистать ли мне её дневник. Это нечестно, но действенно. Но потом я вижу на этажерке тонкий ноутбук. Даже он бледно-розового цвета. Я сажусь с ним на постель, скрестив ноги, включаю его и внимательно смотрю на поле для пароля. Как я могу подобрать пароль для девушки, о которой ничего не знаю? Я наугад ввожу несколько глупостей: всякие милые слова и имена симпатичных исполнителей. Потом размышляю и ввожу названия корейских поп-групп. Тоже не то.