— Да я что, я не против, — сконфуженно защебетал Птах, — только я ведь сам толком ничего не знаю… Оно само. Я сегодня проснулся и понял, что знаю, как надо летать. Приснилось… А объяснить «как» и «почему», я, наверное, не смогу… — последние слова он произнёс совсем тихо, словно извиняясь.
Мордочка Ночной Мыши даже вытянулась от огорчения.
— Что же мне делать? — грустно спросила она. — Видимо, я как-то не так сплю… Или не там… Может быть, в дупле или в гнезде было бы иначе. Наш домик — он замечательный, но… в таком домике просто невозможно увидеть летучий сон! Вот баночку варенья из одуванчиков — пожалуйста, или цветущую клеверную полянку… Неужели я никогда… — голос у малютки дрогнул.
— Ну, что ты, что ты, Мышь! — заволновался Птах. — Ты такая… такая целеустремлённая, да ты ещё всех переплюнешь, то есть, я хотел сказать, перелетаешь. Я ведь не отказываюсь. Только не так уж много я знаю, к сожалению, — вздохнул птенец. — Но что знаю, то расскажу… А чего не знаю… мы спросим у папы! Папа наверняка знает всё!
С того самого дня Мышь каждое утро спешила на занятия к своему маленькому другу. Ох, и странные это были уроки! Мышь подпрыгивала вверх, поджимала лапы и принималась лихорадочно бить крыльями, пытаясь удержаться в воздухе хотя бы несколько мгновений, а Птах сидел в сторонке и объяснял, что, по его мнению, она делает не так.
Выслушав его замечания, Мышь предпринимала следующую попытку. Птах выискивал новые недочёты, и всё повторялось вновь.
А когда прилежная Мышь чувствовала, что от тоненьких, но повелительных окриков «спину ровнее!», «левое крыло поднять!», «уши прижать!» у неё голова начинает идти кругом, они устраивали перерыв и шли собирать землянику.
Птах кружил над поляной, высматривая в зелёной траве красные ягодки, а сладкоежка из домика с круглыми окнами собирала их в туесок из берёзовой коры. После обеда маленькие друзья усаживались где-нибудь в тени и, перемазавшись ягодным соком с ног до головы, принимались мечтать о том, какие чудесные дальние прогулки они станут устраивать, когда Птах ещё чуть-чуть подрастёт, а Мышь наконец-то выучится летать.
Глава 13,
в которой Мышь и Птах прогуливают тренировку
В один из ближайших дней (это было примерно через неделю после того, как в лесу водворилась Вещая Птица), Ночная Мышь выбежала из дома с круглыми окнами позже обычного. Так уж получилось, что Верёвочный Заяц наконец дочитал свой пиратский роман, и, с сожалением захлопнув пухлый потрёпанный том, решил, что пора выздоравливать.
За то время, что старый мечтатель предавался насморку и дальним странствиям, углы гостиной успели зарасти паутиной, а маленькие окошки основательно запылились, так что всё утро Заяц и его подопечная потратили на генеральную уборку, немного напоминавшую генеральное сражение.
Удивительно, но факт, отлично известный учёным и домохозяйкам, — беспорядок и в галактике, и в кладовке мгновенно накапливается сам, а вот на то, чтобы привести в порядок хотя бы один крошечный кусочек Вселенной, приходится потратить множество времени и сил.
Когда Ночная Мышь собралась, наконец, в гости к Птаху, солнце уже припекало вовсю, но кроху это не остановило. Она поправила на голове свою прекрасную жёлтую шляпу и бодро зашагала к овражку, где гнездилась семья Птаха и вся их пёстрая и шумная родня.
Туда, к ельнику вела широкая удобная тропа. Но едва выбравшись на неё, Мышь тут же прыгнула назад в густую траву. По дорожке навстречу ей трусила Печальная Икка. А она, замечтавшись, вполне могла наступить на любого из своих многочисленных знакомых. Икка была такая большая и такая рассеянная.
«Конечно, огромное утешение знать, что на тебя наступили нечаянно, безо всякого злого умысла, но всё-таки это не слишком приятно», — думали друзья романтической коровы и старались под ноги ей не попадаться. Вот и благоразумная Мышь сперва укрылась под колючим кустом бузины и только потом поздоровалась:
— Добрый день, Икка!
— Добрый… — близоруко прищурилась корова. — Здравствуй, моё дорогое дитя!
— Как ваше здоровье? Как поживаете? Куда это вы так спешите? — Мышь старалась быть вежливой и поэтому единым залпом выдала три самых вежливых вопроса, которые знала.
— Я тороплюсь плакать! — величественно обронила романтическая корова, мотнула головой (что, по-видимому, должно было означать «прощай!») и не спеша потрусила дальше.