— Что значит, нужна или не нужна? — возмутилась Вещая Птица, — это моя трава, вот, видите? — и она в подтверждение своих слов ткнула в табличку, где было написано МОЁ. В любом цивилизованном лесу знают: моё — это моё! не очень-то вы пострадали от её исчезновения. А раз нет пострадавшего, — нет и преступления… Так получается?… Хотя брать чужое всё-таки нехорошо…
— Вот-вот, нехор-рошо… Пр-реступно!
— Но с другой стороны, трава, вероятно, должна принадлежать или тому, кто её посадил, или тому, кто в ней нуждается, а иначе тоже будет не очень-то справедливо… — продолжал рассуждать Крот.
— А что ты обо всём этом думаешь, Икка? — обратился он к романтической корове. Ему пришлось повторить несколько раз, потому что Икка пребывала в глубокой задумчивости и никого не слышала.
— Я думала, она ищет сердечного примирения… — отозвалась наконец корова, — по её щеке уже бежала первая слезинка, предвещавшая скорый водопад.
— Я ещё когда на рассвете проснулась, подумала, вот дивный день для всеобщего примирения! Смотрю — стог, в стоге записка: Икка, я тебя люблю, ешь на здоровье. Конечно же, я сразу узнала эту травку… Такой нежной мятки больше нигде во всём Лесу нет, и земляничный лист… Я думала, она помириться хочет! Я от чистого сердца ела! А она…
— Бр-ред! — немедленно взвилась Людмила, — вр-раки! Мир-риться? С тобой, вр-редительница? Ни за что!
— Очень интересно, — задумчиво сказал судья, — и где же эта записка?
Икка озадаченно ткнулась мордой в стожок.
— Кажется… кажется я её съела. У-у-дивительно… — неуверенно промычала она.
— Вот видите, видите! — злорадно заверещала Людмила.
— Не вижу, — уточнил Крот, — слышу.
— Так вы будете её судить? — напустилась на него Людмила.
— Я здесь, голубушка, не для того, чтобы судить, — с достоинством ответил Крот, — я мировой судья. Помирились бы вы, милые, и дело с концом…
— Ер-рунда! Требую правосудия! — не желала успокаиваться Людмила.
— Ну что ж, — вздохнул Крот, — если требуете, тогда пожалуйста… — Ваши доказательства?
— Какие ещё доказательства?! — взвилась Птица.
— Какие у вас доказательства, что это именно ваша трава?
— Но ведь корова сама призналась, что это моя трава… — удивилась пророчица.
— Мало ли что сказала Икка, она могла и ошибиться.
— Я могла ошибиться?.. — возмутилась теперь уже корова, — да я каждую травинку в Лесу…
— Помолчи, Икка, — перебил её Крот и повернулся к Людмиле, — Икка могла ошибиться, — с нажимом повторил он. — К тому же Икка призналась только в том, что нашла эту траву. Вы сами видели, как она её рвала?..
— Н-нет… — была вынуждена признать Людмила.
— Вы можете доказать, что это именно ваша трава? Какие-нибудь особые приметы?
— Ну какие у травы могут быть приметы… — окончательно растерялась пророчица, — мокрая, зелёная…
— Доказательств нет, — подытожил Крот, — сомнения толкуются в пользу обвиняемого, — уточнил он. — Икка невиновна!
Романтическая корова раскланялась.
— Вы очень-очень добры, — пробормотала она сквозь слёзы и разрыдалась.
— Погодите, погодите, — старалась перекричать шум и гам Вещая Птица Людмила, — а что с прудом? Ведь это она его наплакала! Это все видели.
— Ну что вы, право… — окончательно погрустнел Крот, — а если бы вас дождиком чуток подтопило, вы бы тоже стали судиться?
— Дождь — явление природы! — запальчиво возразила пророчица.
— Икка тоже явление природы… — задумчиво ответил Крот и нырнул под землю. — Заседание окончено.
Глава 26,
в которой мы наблюдаем рождение Маленького Моря
— Ура! — закричала Мышь и бросилась обнимать Икку. Она смогла дотянуться только до копыта романтической коровы, но всё равно это выглядело очень трогательно. За свой порыв кроха была вознаграждена тёплым солёным душем — от счастья Икка лила слёзы еще обильней, чем с горя.
— Ура! — пискнул Птах и взлетел над головой Печальной Икки.
— Конечно, и разумеется — ура! — подтвердил Верёвочный Заяц, теребя бечёвку с завязанными на ней узелками.
— Ура! — закричали, наконец, из дальних рядов, до них всеобщее веселье докатилось с некоторым опозданием.
— Ура!
— Ура!
— Бабах!
Хлопок прозвучал так неожиданно, что никто даже не успел испугаться.
— Вот это я понимаю, взрыв восторга, — пискнула Ночная Мышь, которую упругой воздушной волной забросило в кусты. На зубах у неё скрипел песок, а мордашка была перемазана в пыли. — Вот это я понимаю… — шепнула она, выглядывая из зарослей. — Ой! Ничегошеньки не понимаю…