ХИКАРУ. То есть вы хотите сказать, что после курса лечебного сна моя жена…
МЕДСЕСТРА (все еще нервничая). Я никак не пойму, чего они добиваются, требуя от нас вести наблюдение и за пациентами, и за их знакомыми, и за их посетителями. Как, по — вашему? Между прочим, знаете, самый последний наш гость — это же призрак либидо. [4] Да, этот посетитель… наведывается сюда каждую полночь…
ХИКАРУ. Сюда? В полночь? Какой еще посетитель?
МЕДСЕСТРА. Ах да, я сейчас объясню. С тех пор, как к нам поступила ваша жена, он приходит в клинику каждую ночь. Возможно, днем у него какие–то дела. Так что у нас он объявляется за полночь, примерно где–то вот в это время. Вообще–то мне строго–настрого запрещено упоминать о нем, но так уж получилось…
ХИКАРУ. А что, этот посетитель — мужчина?
МЕДСЕСТРА. Только ради Бога успокойтесь. Нет, это женщина средних лет и очень красивая… Она появится здесь с минуты на минуту. И как только придет, я смогу наконец–то отойти — немного передохнуть. Не знаю, но в ее присутствии я чувствую себя отчего–то очень подавленной.
ХИКАРУ. И что это за женщина?
МЕДСЕСТРА. Между прочим, очень элегантная дама. Скорей всего, она из высшего общества. Знаете, как ни странно, именно среди этих «сливок общества» чаще всего и встречаются совершенно отвратительные формы сексуальных депрессий… Короче, она скоро будет.
Подходит к окну справа и поднимает штору.
Посмотрите–ка, вон там, слева — дом. Ах, как же он весь пылает огнями! Вереницы уличных фонарей — увы! — вот и все, что сейчас различишь в темноте. Потому что наступил час злодеяний и испепеляющей ненависти, час сладострастия и час любви. А ведь он неизменно подкрадывается всякий раз, стоит только утихнуть дневному поединку. Но! Тут же за ним клубится шлейф ночного противостояния, самого кровопролитного и изощренного во всей поднебесной. И уже протрубили в ночной тишине охотничьи горны, пророча вспышку насилия. И, захлебнувшись пеной собственной крови, кто–то из женщин снова и снова готовится к прощанию с жизнью, чтобы потом воскреснуть опять. Ведь извечный женский удел — всякий раз непременно навещать мир иной, с тем чтобы вновь обрести жизнь на этой земле. Так что, вступив в схватку друг с другом, кавалеры и дамы украсили свои арбалеты траурными знаменами предутренней тишины. А их невинно–белые стяги давным–давно уж растерзаны, распяты и перепачканы кровью. Слышите, как барабанщики бьют в барабаны? [5]. Эту барабанную дробь выстукивает душа. Как рвутся наружу из нее барабанной картечью слезы позора и запятнанной чести! До чего же смиренны вздохи тех, кто уже занял очередь у порога смерти. Смотрите, как, умирая, они прощаются с жизнью. Как беззастенчиво выставили напоказ свои раны, полыхающие точно каким–то маревом. Нет, они трепещут от ужаса в ожидании смертного часа. И уже ничего не прочтешь на их лицах, разве только сплошную гримасу стыда. Взгляните! Меня даже не удивляет, что сейчас ничего не видно вокруг. Только где–то далеко–далеко вьется вереница, нет–нет, не домов, но — могил. Да–да, моему взору открывается лишь череда отвратительных склепов и смердящих гробниц. И ни единому лунному блику никогда не дано засиять на гранитных их плитах:
Мы просто ангелы в сравнении с ними, потому, что стоим в стороне и от мира влюбленных, и от часа любви. Вот разве что время от времени и от случая к случая позволяем себе проделывать в кровати чисто химический обмен веществ. И даже неважно, сколько еще на свете таких вот клиник, как наша. Их все равно недостаточно. Вообще–то так утверждает наш главврач…
Ой, вон она приехала! Наконец–то приехала! Она всегда появляется в большой серебристой машине, несется в ней словно на крыльях и потом изящно паркуется у нашей клиники. Посмотрите–ка! (ХИКАРУ подходит к окну).
Так, только что миновала мост. Вообще–то она всегда выезжает оттуда, делает круг… Ой, выходит. Она уже здесь, рядом с клиникой. Я и глазом не успела моргнуть, дверцы машины настежь. Ну ладно, я удаляюсь. Спокойной ночи.
Она стремглав выскакивает из комнаты через левую дверь. Пауза. Тихо и сдавленно названивает телефон. Пауза. В двери слева возникает оживший призрак РОКУДЗЕ ЯСУКО. Она одета в японское кимоно самого роскошного покроя, на руках — черные перчатки. [6]
ХИКАРУ. Госпожа Рокудзе!