Он удовлетворял требованиям, предъявляемым к бойцу, и ничего более.
Папаша Мунтри посмотрел на светоколов.
— Ну что ж, теперь каждый идет за своим Партнером. А я сообщу капитану, что мы готовы выходить в верходаль.
Андерхилл набрал цифры на замке клетки Леди Май. Разбудил ее ласково, взял на руки. Она лениво потянулась, выпустила когти, замурлыкала, потом умолкла и лизнула ему запястье. Шлемов ни на нем, ни на ней еще не было, и потому ни он, ни она не знали, что сейчас творится в голове у другого, но судя по тому, как она топорщила усы и двигала ушами, она была довольна, что оказалась именно его Партнером.
Он заговорил с нею вслух, хотя знал, что человеческая речь для кошки лишена смысла.
— Как же это не стыдно людям зашвыривать такое милое крошечное существо в холодную пустоту, чтобы оно носилось там и охотилось на «крыс», которые больше и страшнее нас, вместе взятых? Ведь ты не просилась в этот бой, правда?
В ответ она лизнула его руку, замурлыкала, опять провела по его щеке длинным пушистым хвостом и уставилась на него сверкающими золотыми глазами.
Их взгляды встретились, и несколько мгновений они смотрели друг на друга: он — сидя на корточках, она — стоя на задних лапах на полу, слегка царапая когтями передних его колено. Никаким словам не преодолеть было бесконечности, лежавшей между глазами человека и глазами кошки, однако достаточно было короткого взгляда, чтобы расстояние это перешагнула любовь.
— Ну, нам пора, — сказал он.
Она послушно вошла в свой маленький шарообразный корабль. Андерхилл надел на нее миниатюрный шлем светокола и закрепил его, удобно для Леди Май и надежно, у нее на затылке. Укрепил на лапах у нее мягкие подушечки, чтобы, опьяненная битвой, она не нанесла ран самой себе.
— Готова? — спросил он ее негромко.
В ответ она, насколько позволяла державшая ее теперь сбруя, выгнула спину и тихонько замурлыкала.
Он захлопнул крышку и стал смотреть, как, намертво запечатывая кораблик, вдоль линии соединения сочится жидкость. Теперь на несколько часов Леди Май была запаяна внутри, а потом, когда она исполнит свой долг, электросварщик снимет крышку и освободит ее.
Обеими руками он поднял кораблик и вложил в стартовую трубу. Закрыл дверцу трубы, запер ее, набрав цифры, а потом сел в свое кресло и надел шлем. Он снова нажал на тумблер включения.
Он сидел в небольшой комнате, очень небольшой, очень теплой, остальные три светокола были тут же, и свет ярких ламп в потолке, казалось, давил на его сомкнутые веки.
Когда шлем начал разогреваться, стены как бы растаяли. Те трое, кто был с ним в комнате, утратили очертания и казались теперь кучками тлеющих углей — это горело, дышало жаром живое сознание, напоминая головешки в печи.
Когда шлем разогрелся еще больше, Андерхилл ощутил Землю, ощутил, как уходит из пут ее тяготения корабль, ощутил Луну, она была сейчас по ту сторону Земли, ощутил планеты и жаркую, ясную, спасительную щедрость Солнца, не подпускавшего «драконов» к родине человечества.
И наконец в его телепатическое сознание вошло все на многие миллионы миль вокруг. Ощутил пыль, которую еще раньше заметил над плоскостью эклиптики. Ощутил (и словно волна тепла и нежности прокатилась сквозь него), как в него вливается внутренний мир Леди Май. На вкус мир этот был как ароматизированное масло, такой же нежный, чистый и немного острый. Этот мир освобождал от напряжения и взбадривал. Теперь Андерхилл чувствовал, как рада ему Леди Май.
Наконец они снова стали одно целое.
Где-то в закоулке его сознания, закоулке таком же крохотном, как самая малюсенькая игрушка его детства, еще были комната и корабль, и Папаша Мунтри там взял микрофон и начал докладывать капитану корабля.
Телепатическое сознание Андерхилла восприняло мысль задолго до того, как слух его уловил формулирующие ее слова:
— В Боевом Отсеке все на местах. К переходу в плоскоту готовы.
Андерхилла всегда немного раздражало, что Леди Май все воспринимает раньше его.
Сцепив зубы, он приготовился к мгновенной муке перехода, но узнал от Леди Май о том, что переход уже произошел, еще до того, как сотряслись собственные его нервы.
Земля словно упала куда-то далеко-далеко, и прошло несколько миллисекунд, прежде чем он нашел Солнце в верхнем заднем правом углу своего телепатического сознания.
«Хороший прыжок, — подумал он. — Четыре-пять таких прыжков, и мы на месте назначения».
Леди Май, в нескольких сотнях миль от корабля, откликнулась: «О теплый, о щедрый, о великан! О смелый, о добрый, о нежный и огромный Партнер! О как хорошо, хорошо, тепло, тепло, тепло с тобой вместе драться, с тобой, с тобой…»
Он знал, что это собственное его сознание придает словесную форму ее смутным, полным огромного расположения к нему мыслям, переводит их на язык понятных ему образов.
Ни его, ни ее обмен приветствиями, однако, не поглотил целиком. Андерхилл вгляделся дальше, чем могла увидеть она, — не изменилось ли что-нибудь в пространстве вокруг? Было как-то странно, что ты можешь делать два дела сразу. Когда на нем был шлем светокола, внутренним зрением он мог оглядывать космос и, одновременно, ловить праздные мысли Леди Май — например, полную нежности и любви мысль о сыне, у которого золотистая мордочка, а на груди мягкий, невероятно пушистый белый мех.
Все еще обегая взглядом космос, он уловил предупреждение от нее: «Прыгаем снова!»
Да, второй прыжок. Звезды другие. Солнце осталось позади, немыслимо далеко. Страшно далеко было теперь даже до ближайших к кораблю звезд. В таких вот местах, в таком вот открытом космосе и появлялись крысодраконы. Андерхилл искал опасность, готовый, едва найдет, метнуть Леди Май прямо на нее.
Внезапно его пронизал ужас, острый, как боль от перелома руки или ноги. Это Вест только что нашла нечто огромное, длинное, черное, заостренное, прожорливое, леденящее душу. И Вест метнула на это Капитана Гава.
Андерхилл попытался сохранить ясную голову. «Берегитесь!» — телепатически крикнул он остальным, начиная в то же время перемещать Леди Май.
С какого-то места на поле боя в его сознание ворвалась хищная ярость Капитана Гава — это персидский кот, подлетая к скоплению пыли, угрожавшей кораблю и людям внутри него, бросал световые бомбы.
Хоть и не намного, но Капитан Гав промахнулся.
Скопление пыли перестало быть похожим на электрического ската и приобрело форму копья.
Длилось все это меньше трех миллисекунд.
Папаша Мунтри говорил вслух, и казалось, что звуки речи вытекают из его уст так же медленно, как из кувшина с толстыми стенками течет застывшая патока:
— К-а-п-и-т-а-н…
Но Андерхилл уже знал, что он скажет: «Капитан, скорей!»
До того, как Папаша Мунтри договорит свою фразу, бой кончится.
Теперь в игру вошла Леди Май.
Вот когда нужна молниеносная реакция Партнера — она и решает все. Леди Май реагировала на опасность быстрей, чем он. Огромная крыса, несущаяся прямо на нее, — вот что такое была для Леди Май эта опасность.
Световые бомбы Леди Май бросала с недоступной для него точностью.
Он был связан с ней, но угнаться за ней не мог.
Сознание Андерхилла приняло страшную рваную рану, нанесенную столь непохожим на человека врагом. Никто на Земле не знал подобных ран, этой раздирающей, безумной боли, начинавшейся с ощущения ожога в пупке. Он почувствовал, что его корчит.
Но еще ни одна мышца у него не успела дернуться, когда Леди Май уже нанесла их общему врагу ответный удар.
Через равные расстояния на общем протяжении в сто тысяч миль вспыхнули пять световых ядерных бомб. Боль исчезла.
Он пережил мгновение страшного в своей свирепости, чисто животного восторга, охватившего Леди Май, когда она приканчивала врага. А потом ее разочарование — кошки всегда бывали разочарованы, когда обнаруживали, что враг, казавшийся им огромной крысой, бесследно исчезал в миг своей гибели. И только потом докатилась до него волна страданий, боли и страха, испытанных ею во время боя.