– Прости меня.
– Что мне твое прости!?
– Дорогая.
Он хотел обнять ее, но рыдающая Анастасия только вздрогнула как от электрического разряда и зарычала:
– Не трогай меня!
– Что мне сделать? Ты только скажи.
– Почему я всегда должна думать? За тебя? Не хочу. Я не знаю, как это исправить. Я просто не понимаю. Как снова посмотреть на тебя и полюбить. И твое «извини», «я не хотел», только унижают меня.
– Я..
– А теперь замолкни. Оставь меня в покое.
И он ушёл.
***
После собеседования Антон зашел в магазин за хлебом. Прикупил еще две бутылки пива.
Дома в тесной кухоньке гремел пришедший после ночной смены отец – Геннадий Петрович. Невысокий, метр шестьдесят семь, с покатыми плечами и пивным животиком. Суетливый. На широком беззлобном лице в уголках карих глаз выпячивались уродливые шрамы, густая поседевшая бородка скрывала другие увечья, полученные после несчастного случая на производстве. Но не шрамы портили впечатления от его внешности, а покрасневшие щеки от злоупотребления алкоголем. Но надо отдать должное Геннадию Петровичу, когда Антон вышел из тюрьмы, он взял в себя в руки, перестал напиваться до потери сознания. Появился смысл, отцовская забота, долг помочь сыну приспособиться в новом мире.
– Привет.
– Привет.
Отец и сын пожали друг другу руки.
– Что готовишь? И почему не спишь?
– Не спится. Два часа подремал – а потом голодный котяра хороводы заводил, епта. Потом любимая соседка активизировалась и давай расхаживать по паркету, сам знаешь, как у нее пол скрипит. Обычная история. Убил бы её! – Геннадий Петрович посмотрел на брошенный сыном пакет. – Не рано для пива? Час дня!
– Всего по одной, пап.
– И мне купил?
– Что б ни ворчал.
– Ладно, не буду. Но сын… не злоупотребляй.
– Ты тоже.
– Обнаглел.
– Что готовишь? Вкусно пахнет.
– Конечно, вкусно. Доставай вилки, тарелки, кружки. И садись. Ща попробуешь. Пальчики оближешь, епта.
– Другого я и не жду, па.
Суп с квашеной капустой, тушеная в сметане куриная печень с отварным рисом, жареный хлеб на сковороде под хмельное пиво – удовольствие для гурмана. Антон уплетал за обе щеки. Геннадий Петрович был не только кудесником в сталеплавильном деле, но и еще и поваренном. По сути, только он и готовил дома, работа по железнодорожному графику обязывала. Мама Антона, Антонина Игоревна, работала педиатром на две ставки, с понедельника по пятницу, приходила домой поздним вечером, уставшая, с красными от напряжения глазами, валилась с ног. Она вставала за плиту только в двух случаях, когда отец болел (что редкость) или был в затяжном запое (что было не редкостью).
– Вкусно. – Антон добивал себе кипяточку. Отец закурил. За столом. После смерти матери он устанавливал правила. – Спасибо, я нажрался.
– Свиньи жрут.
– Я специально так сказать, если что.
– Знаю, паршивец.
– Спасибо, па.
– На здоровье. Как собеседование?
– Ты помнишь…
– А ты молчишь. Так плохо или хорошо?
– Боюсь говорить.
– Заявление написал?
– Да.
Геннадий Петрович просиял в улыбке. По-отечески похлопал по плечу.
– Начальник визу поставил?
– Я уже отнес заявление в заводоуправление.
– Тогда можешь расслабиться.
– А служба безопасности?
– Не думай об этих козлах. У меня в бригаде каждый второй с синевой на теле. Ничего. Пропускают. Работают. И ты будешь работать.
– Нет у меня такой уверенности, па, после стольких отказов.
– Тебе не отказывали.
– Мне недавно предложили работать уборщиком производственных помещений. За копейки. Это равносильно отказу.
– Я говорил тебе, можно три месяца и уборщиком поработать. Главное залезть. А там – разберешься. Не послушал.
– Мне хватило за других убирать дерьмо.
– Выражения выбирай, – осадил Геннадий Петрович сына, – я тебе не друг.
– Извини.
– Когда позвонят?
– В течение трех дней.
– Ясно. Хорошая новость. Хорошая. Я посуду мыть, у тебя какие планы?
– В гараж к дядьке. Потом хочу в кино сходить.
– С Вовкой?
– Нет. Один.
– А куда Вовка пропал?
– Был у него две недели назад. Попили чаю на кухне. Шепотом. Семья. Работа, ипотека. Матриархат, короче.
– Епта, мужики пошли. Ну, молодежь. Сколько детей?
– Один ребенок. Девочка. Его копия. Глаза такие же голубые, как магниты. Красивая. Но мне не дали поводиться. Его жена была не рада мне. Глаза выдали ее.
– Ничего, успокоится.
– Наверное. Хочешь, пойдем со мной?