— Ну и где?
— Да тут же, у нас в мастерской. У Эда ведь с глазами все в порядке, верно?
— Глаза у меня в порядке, — с тревогой заныл Хогарт. — И я, между прочим, собираюсь и дальше ими пользоваться. Понял ты, упырь? Так что не трогайте вы мои глаза!
— Не тронем, не тронем. Хотя они всегда с нами. Видишь ли, они прямо-таки бомбардируют и нас, и все вокруг информацией. Причем как раз той, что нам с доктором и нужна. Каждый твой зрительный нерв, каждое волоконце в нем поливают нас электронами. Ты, Эд, работаешь как мини-радиостанция. Или, если угодно, дискотека. А твой диск-жокей крутит только одну мелодию — глиальный код.
— Моя мама была права, — задумчиво проговорил Хогарт. — Она всегда говорила, что я далеко пойду.
— Похоже, ты в восторге, Сэм, — голос Уинфилда звучал отрезвляюще. — Думаешь, на этот раз у нас получится?
— Считай, что уже получилось.
Четыре дня спустя, в тот час, когда заря едва-едва начинала закрашивать тускнеющие звезды, Теллон впервые увидел Уинфилда.
Несколько минут он сидел совершенно неподвижно, смакуя это чудо — возможность видеть — и чувствуя свое ничтожество рядом с громадой человеческих достижений, на которой держался его триумф. Веками люди исследовали сложнейший язык импульсов глиальных клеток, совершенствовали роботов-сборщиков и миниатюрные сервоприводы, благодаря теоретической кибернетике научились объединять в одном кварцевом кристалле миллиарды электрических цепей и задействовать только те из них, что нужны именно сейчас, даже не зная, что это за цепи…
— Ну, сынок? Мы готовы услышать самое худшее.
— Все в порядке, Док, он работает. Я могу тебя видеть. Беда только в том, что я точно так же могу видеть себя самого.
Теллон хохотнул. Требовалось известное усилие, чтобы приспособиться к этой противоестественной ситуации, когда тело твое находится в одном месте, а глаза — в другом. Первое испытание нового электроглаза происходило так: он и Уинфилд уселись рядышком в одном конце мастерской, а Хогарт (которому было велено не спускать с них глаз) — в другом. Теллон даже с места не сдвинулся, однако, если верить его новым глазам, оказался вдруг в противоположной части комнаты. И смотрел при этом и на Уинфилда, и на самого себя.
Доктор удивительно походил на тот мысленный портрет, который раньше нарисовал себе Теллон, — краснолицый седой старый великан. В одной руке он сжимал трость, а голова его с прикрепленной к ней серой коробочкой сонарного фонаря была настороженно поднята — так обычно держат ее слепые.
Теллон с любопытством оглядел себя. Его лицо за оправой электроглаза казалось необычно длинным и как никогда задумчивым, а висевший мешком коричневый комбинезон — униформа Павильона — наводил на мысль, что со времени своего прибытия в тюрьму он сбросил фунтов пятнадцать. В остальном же он выглядел как обычно. Это показалось Теллону поразительным (если учесть, что он чувствовал). Затем взгляд его сам собой переместился на Уинфилда; тот сидел с напряженно-сосредоточенным лицом и ждал, что скажет Теллон.
— Не волнуйся, Док. Я же тебе сказал — он работает отлично. Просто я никак не могу привыкнуть видеть себя таким, каким меня видят другие.
Уинфилд улыбнулся, но тут Теллон, задыхаясь, ухватился за стул — мастерская, казалось, выскользнула из-под его ног, потом выровнялась и поскакала мимо него.
— Не шевелись, Эд! — отчаянно вскрикнул он. — Не надо так прыгать. Я ведь смотрю твоими глазами.
— Плевать, — сказал Хогарт. — Я хочу пожать тебе руку. Сперва у меня были кое-какие сомнения насчет тебя, Сэм, но сейчас я вижу, что ты — толковый парень. Хоть и учился в колледже.
— Спасибо, Эд. — Теллон зачарованно смотрел, как его собственное изображение становится все больше и ближе, а у нижнего края поля зрения мельтешат костыли Эда. Он протянул руку и заметил, что тот, другой Сэм Теллон сделал то же самое. Наконец он увидел, как худая рука Хогарта, появившись непонятно откуда, схватила его собственную. И в тот миг, когда два незнакомца проделали все это на сцене, он ощутил прикосновение пальцев к своей руке. Оно подействовало на него как электрический шок.
Теллон свободной рукой снял электроглаз, вернувшись в приветливую темноту, и с трудом подавил тошноту. На секунду он полностью потерял ориентацию.
— Теперь твоя очередь, — сказал он, протянув электроглаз Уинфилду. — Как только станет не по себе — снимай очки. И не слишком нервничай, если начнешь чувствовать что-нибудь не то.