Вирджил, официант с дикими белыми волосами, нашел для них свободный столик у окна. На улице тротуар был запружен пешеходами. В вечер пятницы любители хорошего куска мяса спешили на Пост-стрит, несмотря на холодный туман, наползавший с океана. «Субурбан» Фроста был припаркован в красной зоне перед рестораном. Шак спал на руле, и поддатые девицы, проходя мимо машины, обязательно останавливались и принимались сюсюкать с котом через лобовое стекло.
– Так о чем вы хотели бы поговорить со мной, инспектор? – спросила Штайн. Ее голос прозвучал на удивление мягко.
– О Бринн Лэнсинг, – ответил Фрост. – Она была вашей пациенткой.
– Уверена, вы знаете, что я не имею права разглашать сведения о своих пациентах, – заявила она. На мгновение нахмурившись, заморгала и уточнила: – Была?
– Бринн погибла.
Штейн явно была озадачена. Ее эмоции казались абсолютно искренними.
– Сожалею. А что случилось?
– Она пыталась забраться на Оклендский мост. У нее не получилось.
– Что?
Во всех подробностях описывая ситуацию, Истон наблюдал за ее реакцией. И видел только замешательство.
– Ужасно, – сказала врач, когда он замолчал. – Загадка…
– Я надеялся, что вы дадите мне разгадку, – сказал Фрост. – Как-никак вы ее психиатр.
– Даже если б могла, я все равно не имела бы права что-то вам рассказывать. Врачебная тайна не заканчивается автоматически со смертью пациента.
– Я предполагал, что вы это скажете, – признался Фрост, доставая из кармана куртки сложенный лист бумаги и разворачивая его. – И поэтому попросил родителей Бринн подписать разрешение на обнародование. После ее смерти все полномочия переходят к ним.
Штейн прочитала документ.
– Что ж, справедливо. Я рада помочь, если смогу. К сожалению, в данном случае у меня нет ничего, что было бы вам полезно. Я не виделась с Бринн несколько недель. Лечение, через которое она прошла, имело отношение к очень незначительной проблеме. Ей даже было неловко говорить о ней.
– Боязнь кошек, – подсказал Фрост.
– Да, именно так.
– И вы помогли ей забыть о ней? – спросил он. – Ведь именно так работает ваш метод?
Всю вторую половину рабочего дня полицейский штудировал методику Франчески Штейн. Сейчас он пытался избежать скептических интонаций в голосе, но получалось плохо. Прочитанное убедило его в правоте Люси. Внешне красивая, эта женщина действительно немного напоминала доктора Франкенштейна.
– Примерно в этом, если говорить простым языком, – согласилась Штейн. – Процесс называется реконсолидацией памяти.
– Как конкретно вы этого достигаете?
Врач достала из сумки телефон. Он был подсоединен к портативному аккумулятору. Нажав какие-то кнопки, она протянула телефон Фросту.
– Вот это видео я показываю людям на собеседовании. Взгляните. Продолжительность несколько секунд.
Фрост нажал кнопку «воспроизведение» на экране. Он ожидал увидеть, как в аудитории читают сухую академическую лекцию, но вместо этого перед ним появилась обычная улица где-то в Сан-Франциско. По обеим сторонам были припаркованы машины, тянулись вереницы магазинов, группами шли пешеходы. Неожиданно для озадаченного Фроста в кадре возникла темная машина. Не останавливаясь, она выскочила на перекресток и под прямым углом с громким стуком врезалась в другую машину. Из-под капота повалил пар. Раздались крики. И видео оборвалось.
– Ничего не понял, – произнес Истон.
– Давайте представим, что вы свидетель этой аварии, – сказала Штейн, забирая телефон. – Что эти десять секунд были вашей реальностью. Вы не можете снова пережить ее, снова увидеть случившееся. Вы можете только помнить.
– Верно.
– Другими словами, реальность случается только один раз, а воспоминания повторяются снова и снова, – продолжала рассказывать Штейн. – Каждый раз, когда я прошу вас рассказать о синей машине, что, несмотря на знак «Стоп», выскочила на перекресток и попала в аварию, ваш мозг вытаскивает наружу воспоминание, как папку из шкафа. Однако воспоминания – в отличие от реальности – не являются постоянными. Вспоминая какое-то событие, мы каждый раз придаем новую форму увиденному. На наше воспоминание о событии влияет то, какой нам хочется видеть ситуацию, как мы очерчиваем нашу роль в ней, что нам рассказывают люди и даже что мы услышали или прочитали о происшествии. Через некоторое время наш мозг уже не может отличить реальность от нашей реконструкции реальности.
– На очевидцев полагаться нельзя, – сказал Фрост. – Это я уяснил.