– Именно так. Они не просто ненадежны, они еще и упорствуют. Очень часто очевидцы на сто процентов уверены в фактах, несмотря на то что они ошибаются. А психологическая травма может все усугубить. Вы ведь никогда не подумали бы, что жертва изнасилования может неверно опознать насильника, да? Однако такое случается. Из-за этого ни в чем не повинные мужчины попадают в тюрьму.
– Как я говорил, люди запоминают неправильно. Но какое отношение это имеет к тому, чем вы занимаетесь?
У Штейн на подбородке появилась маленькая ямочка. Каждое ее движение было преисполнено спокойствия и точности.
– Я утверждаю, что люди могут менять собственные воспоминания, даже не подозревая о том. Опасность – и благоприятная возможность – состоит в том, что воспоминания можно изменять намеренно. Вы, наверное, слышали, что в восьмидесятые обширную полемику вызвала методика, при которой психиатры помогали своим пациентам восстанавливать вытесненные в подсознание воспоминания. Бо́льшая часть этих восстановленных воспоминаний подвергалась сомнению, но для пациента они становились реальными. И не только психиатры виновны в манипуляциях подобного рода. Адвокаты делают то же самое, и полицейские тоже. Иногда случайно, иногда намеренно.
– Как это работает? – спросил Истон.
– Возьмите то видео, что я вам показала. Синяя машина проскакивает перекресток в нарушение знака «Стоп» и попадает в аварию. На заднем фоне было множество лавочек и магазинчиков. Какая кофейня была на той улице? Помните? Подумайте.
Фрост так и сделал. Наконец он сказал:
– Кажется, «Старбакс».
– Уверены?
– Нет, но мне так кажется.
– А не «Сиэтлз бест»?
– Думаю, нет. А что? Я ошибся? Это на самом деле была «Сиэтлз бест»?
– Между прочим, на той улице вообще не было кофейни, – ответила Штейн. – Но если б мы повторили все еще несколько раз, вы уже были бы готовы клясться в том, что это «Старбакс». Вы видели бы ее у себя в голове. Большинство кофеен – «Старбакс», поэтому, если кто высказывает предположение, что там была кофейня, люди спешат сделать вывод, что видели «Старбакс». Даже если ее там не было.
– Вот подстава…
– Нет, просто так работает память. Как вы думаете, с какой скоростью неслась синяя машина, когда она пролетела через стоп-линию? Рискнете догадаться?
Фрост пожал плечами.
– Я бы сказал, тридцать пять миль в час.
– А на самом деле двадцать. Моя контрольная группа обычно называет двадцать пять. Вы определили скорость как более высокую. Знаете, почему?
– Уверен, сейчас вы мне расскажете, – не без раздражения ответил Фрост.
– Описывая синюю машину, я несколько раз произнесла слова «проскочила», «пронеслась», «пролетела через стоп-линию». Мои характеристики влияют на ваше сознание. Вы ускоряете машину из-за того, что я именно в таком ключе описываю инцидент, а не потому, что вы так запомнили. – Подавшись вперед, Штейн добавила: – Кроме того, вы не поправили меня в отношении двух важных деталей, хотя я намеренно повторила ошибку несколько раз.
– А именно?
– Машина на видео было темно-зеленой, а не синей. И на перекрестке не было знака «Стоп». Там был знак «Уступи дорогу».
Истон мысленно прокрутил видео и, к своему смятению, понял, что не знает, говорит она ему правду или нет. Психиатр одарила его сдержанной улыбкой.
– Инспектор, я рассказываю вам все это не для того, чтобы вы почувствовали себя дураком. Это просто пример того, как нас подводит память. Если б адвокат или полицейский поступили точно так же с очевидцами происшествия, то те в следующий раз наверняка вспомнили бы синюю машину, вылетающую на перекресток в нарушение знака «Стоп». И ведь такое могло бы произойти в зале суда.
– Не хочу вас обидеть, доктор Штейн, но все эти ваши попытки лечить память вызывают у меня очень неприятные ощущения. Они кажутся мне очень опасными. Я читал, что некоторые из ваших коллег пытались с позором выгнать вас из профессии именно за то, чем вы занимаетесь.
– Вы правы, – не стала отрицать Штейн. – Менять воспоминания рискованно. Так как этот метод несет в себе определенную опасность, традиционная психиатрия придерживается мнения, что делать этого нельзя. Можно попытаться отделить эмоциональную реакцию от воспоминания, но нельзя стирать или заменять само воспоминание. Многие психиатры и ученые считают, что жизнь – это продукт нашего разнообразного опыта, плохого и хорошего, и что мы не должны вносить в него беспорядок.
– Но вы правы, а они ошибаются, так? – с вызовом осведомился Фрост.
– Не обязательно. Я просто придерживаюсь иного взгляда. Я считаю, что пациенты сами для себя могут решить, через какое лечение проходить. Это их жизнь, не моя и не чья-то другая. Ведь против эвтаназии выступают совсем не те, кто вынужден терпеть изнурительные боли и видеть страдания близкого человека. То же и с болезненными воспоминаниями. Я предпочитаю давать возможность пациенту прожить лучшую жизнь, и если он согласен на это через изменения части своего прошлого, это его выбор. Ведь опухоль – тоже часть вашего жизненного опыта, не так ли? Но мы без колебаний удаляем ее хирургическим путем. Так что я не считаю воспоминания такими уж неприкосновенными.