- Бедненькая! - осторожно притягиваю ее к себе...
Мы лежим в изнеможении на ковре. Она была поразительно умна... в любви.
- А если Михалыч сейчас заявится? - спрашиваю вяло.
- Нет... Он придет поздно... с этой шлюхой! - отзывается она. - Они у него в студии. Он теперь без конца ее малюет.
- Не исключено, что скоро конец света... – предполагаю глубокомысленно.
- Не исключено, - охотно соглашается она и тихо спрашивает: - Ты меня любишь?
- Да! - моментально подтверждаю я.
Она довольно смеется, мы тесно сплетаемся и начинаем кататься по ковру.
- Ты славный... - шепчет она. - Нет, правда, без смеха! Он что, всегда выигрывает?
- Ну, это некоторое преувеличение... - отвечаю, замявшись. - Игрок он, разумеется, сильный. Но если брать в среднем, то мы все окажемся в нуле. Вот такая у нас команда!
- Так я и знала! А мне говорил, что всегда... Мы, наверно, скоро уедем...
- Все когда-нибудь скоро уедут... Не ждать же, когда прихлопнут!
- У меня есть пистолет. Если он когда-нибудь еще поднимет на меня руку, я его прострелю! - угрожающе говорит Элла. Глаза ее сверкают. - Показать?
Она встает. У нее все еще великолепная фигура. Чуть начинает полнеть. Возраст... Может быть, пистолет лишь предлог? Просто хочется продемонстрировать свои достоинства?
- У тебя превосходная фигура и изумительная татуировка на груди, - замечаю я.
- Нравится? - кокетливо оборачивается она. - Этот негодяй сделал! Для секса!.. Мне тоже нравится! Ее можно смыть специальным раствором... Но я пока не хочу!
Иду за ней в спальню. Она роется в шкафу. Ищет пистолет. Наверняка, рукоятка инкрустирована перламутром. Эдакая изящная дамская безделушка. Убить - не убьешь, но покалечить можно. Рассматриваю фотографию на тумбочке. Группа на фоне загородного дома. В центре импозантный пожилой мужчина с девочкой-подростком. Рядом молодые люди в рубашках с коротким рукавом.
- Лолита, - комментирую я.
- Похожа? - смеется Элла. - Нет, это я с отцом. Красивый, правда?
- Правда, - соглашаюсь я. - Догадывался, что ты не из детдома. И с корнями у тебя все в порядке! Видна порода, видна...
- Почему-то все принимали его за врача... Он преподавал, в университете... Куда же подевался мой "Смит энд вессон"? Прямо чудеса! Ладно, в другой раз!
Подозреваю, что его и не было никогда.
4. Сны и страхи
Девочка спешит вдоль берега горного ручья. Звенит тревожно колокольчик, привязанный к клетке, которую несет девочка. В клетке кудахчут две курицы и лежит рыба, похожая на большую селедку, блестит серебристо-синеватой чешуей. Уже у самого селения рыба выпадает из клетки. Нарастает тревога. Жители выбегают из своих домов. Стоят молча, в оцепенении. Девочка принесла беду. С перевала идет колонна амнистированных заключенных. Так уже было. Лет двадцать тому назад. Мужчины с ручьями, женщины с детьми, старики, старухи - все собираются в самом крепком доме. И превращают его в крепость. Уже слышен топот приближающейся колонны...
Длинный коридор. Серый свет промозглого, осеннего дня, проникающий через пыльное стекло небольшого оконца вверху стены, не в силах рассеять мглу. Справа и слева череда дверей. Ближе к лестничной площадке рядом с опрокинутым трехколесным велосипедом вяло играет рахитичный малыш. Нужная квартира справа, почти в самом конце.
- Может не стоит? - снова спрашиваю Морокова.
Нет, он уже не может дать задний ход. Прямо помешался на этом чемоданчике-дипломате, в котором, скорее всего, будут грязные носки. Дверь открывается от легкого прикосновения. Желтая лампочка, голая, на длинном пыльном шнуре освещает убогое жилище. Две зловещие хари заняты своим воровским делом. Перебирают, сортируют награбленное.
- Еще не пришел! - бросает один через плечо.
Кажется, ему понравилась Мороковская куртка.
- Ладно, в следующий раз! - тащу этого упрямца Морокова вон из квартиры.
Я завишу от него. Он - ведущий инженер, а я - просто. Один раз он уже пропал без вести. Исчез. И никто ничего не знал. Пока, наконец, не пронесся слух, что он в психушке. Так-то он парень весьма добродушный, но иногда впадает в сильное озлобление. Кричит, брызжет слюной, косит сильно глазом и выворачивает губы. Мне кажется, что я уже давно не работаю в этой их богадельне. Но почему-то должен ходить на работу. С трудом как-то каждый раз преодолеваю проходную. Пропуск-то у меня отобрали при увольнении. А предприятие военное. Вот и приходится хитрить всячески, не сдавать при выходе пропуск… который у меня отобрали. Ну... это надуманное противоречие. Вполне может так быть, что одновременно отобрали, и он находится в кармане. Такой плоский, маленький, запечатанный в плексигласовую оболочку. А под ней я - усатый, молодой. И стоим мы с Мороковым во дворе дома, где я когда-то жил. Там еще приемный пункт стеклопосуды. Место удивительно спокойное. Солнечный свет пробивается сквозь листву деревьев. Потусторонний покой... И еще рядом прием макулатуры. В низеньком, обитом фанерой и жестью загончике. Окошко с разбитым стеклом и решеткой...
Входит, наконец, какой-то обормот с "дипломатом". Открывает его. Как завороженный смотрю на пистолет, который он держит в другой руке. Не знаю, есть ли что-нибудь хорошее в чемоданчике для Морокова. Или же его ждет что-то совсем другое.
- Давай-ка уходить, - тяну я его за рукав и, улыбаясь, подмигиваю курьеру с пистолетом.
- А где же микросхемы?! - восклицает недовольно Мороков.
"Ну, уж точно! Ненормальному море по колено!"
Курьера, видимо, забавляет такой ход событий. Он смеется, обнажая гнилые зубки.
С трудом вытаскиваю Морокова за дверь. Тянет он за собой открытый чемоданчик. Тесно втроем в прихожей. Но курьеру, наверно, наказано - оружие не применять. По-прежнему вяло играет рахитичный мальчик в полутьме коридора у старого облупленного велосипеда...
А топот приближающейся колонны все слышней и слышней. Видна поднятая ею пыль над низкими деревцами вдоль дороги у горы....
На вокзале скверно. То ли пришел поезд, то ли нет. Застыли автоматы для продажи билетов. Наконец подносят два маленьких, очень хороших гроба. Полированный дуб зеркально блестит. С боков бронзовые фигурные ручки. Очень может быть, что это и не гробы, а футляры для альтов или даже для виолончелей. Нет, пожалуй, все же для альтов. Виолончель бы туда не влезла.
Объясняю, что ехать придется по набережной, а потом в горку и мимо Кремля. Можно погрузить их на багажник, не исключено, что поместятся, но вдруг один соскочит?! Опасно! И приезжать второй раз ужас как не хочется. На сердце тяжесть такая, что хуже некуда! Неужели все же гробы...
Перрон крытый. Вот-вот подойдет поезд. Вроде бы уже и не крытый. И не вокзал. А полустанок. И стоять поезд будет всего минуту, а может быть и еще меньше. С трудом забираюсь в последний вагон. Собственно, это и не вагон вовсе. А отгорожена часть паровоза. Публика внутри премерзкая. Отвратные такие рожи. Билеты начинают проверять. Разве можно успеть купить билет? Да еще выясняется, что идет этот состав из двух вагонов в другую сторону. Мелькают за окном знакомые полустанки Казанской железной дороги.
5. Тайны творчества
Тщательно помешиваю очередную порцию детской кашки, варящейся на малом огне. На сей раз из гречневой муки. В ней есть железо и прочие микроэлементы, необходимые для жизнедеятельности. Внушаю себе почтение к этому продукту, от которого меня уже изрядно воротит.
После еды решаю проверить чердак. Поднимаюсь наверх. К люку ведет короткая железная лестница, покрашенная белой масляной краской. Он оказывается не закрытым. Осторожно открываю крышку и попадаю в чердачное помещение. Задеваю головой какие-то веревки, видимо, повешенные когда-то для сушки белья. Иду на свет. Около окошка за пулеметом в профессиональной позе, раскинув ноги, лежит Михалыч. Рядом сидит Эн и набивает в магазин патроны. Михалыч в офицерской гимнастерке без погон, галифе и сапогах. Форма полушерстяная. Он напоминает пулеметчика с плаката из серии учебных пособий для курса молодого бойца.