Русский лежал неподвижно. Харальд пощупал шейную артерию. Бьется. Сердце у старого рыбака радостно сдавило от мысли, что не дал надругаться над этим юным доверчивым телом, не дал погасить огонек жизни, молодой, еще только начинающейся. И не даст! Нет, не даст! И от этого твердо принятого решения стало хорошо и раскованно, будто выкупался он в освежающей, легкой воде.
Харальд доваривал бульон, когда снова увидел в окно немцев. Мгновение он оцепенело смотрел, как солдаты приближаются к его дому, и не верил своим глазам. Господи, что же это такое! Потом кинулся к топчану и единым духом задвинул его в угол. Лихорадочно забросал русского брезентом, сетью, которую притащил накануне для починки, и непослушными, чужими ногами вышел навстречу страшным гостям.
— Напиться дайте, — попросил Людвигсен и, сняв с головы берет, обмахнулся им.
Солдаты тоже поснимали с потных голов пилотки, красивый ефрейтор сел на валун, на котором Харальд всегда рубил дрова.
Харальд слышал и понимал все, что говорил ему Людвигсен, но не мог сдвинуться с места. Людвигсен удивленно глядел на него.
— Принесите напиться. Жарко.
Ефрейтор, вынимая сигарету из портсигара, тоже смотрел на Харальда. Солдаты выжидательно усмехались.
Харальд внутренне кричал в отчаянии. Он хотел сказать, что сейчас принесет воды, сколько угодно принесет, и хотел повернуться, страстно хотел повернуться и принести воды, пока немцы сами не вздумали войти в дом, — и не мог. Страх сковал его, парализовал.
Влажными красивыми глазами ефрейтор внимательно глядел на Харальда, и старый рыбак с обнаженной ясностью ощутил вдруг, что если вот сейчас, немедленно он не повернется и не пойдет, то у ефрейтора удивление обязательно перерастет в подозрение, и тогда — конец…
Огромным усилием Харальд заставил себя повернуться и пошел в дом толчками, запинаясь на ровном. Долго не мог перенести ногу через порог. Один из солдат, наблюдая за Харальдом, выразительно щелкнул себе по горлу пальцем и подмигнул другому. Оба захохотали. Ефрейтор тоже неохотно усмехнулся, только Людвигсен остался серьезным и проводил старика внимательным взглядом.
Харальд вынес воды. Ефрейтор, принимая кружку, посмотрел в глаза. Харальд жалко улыбнулся в ответ, стараясь изобразить готовность к услугам. Ефрейтор напился, сказал:
— Данке шён.
Харальду показалось, что ефрейтор посмотрел на него на грани догадки, и от этого у старого рыбака похолодела спина.
Харальд принес воды солдатам и Людвигсену. Они напились, присели посреди двора и закурили. Харальд стоял перед ними, и, понимая, что своим видом сам себя выдает, все равно ничего не мог поделать с собою и продолжал стоять и, не владея лицом, жалко и испуганно улыбался.
— Что с вами сегодня? — спросил Людвигсен.
— Голова кружится, — чужим голосом ответил Харальд, а сам посмотрел на ефрейтора.
В одной руке на отлете ефрейтор держал сигарету, другая расслабленно покоилась на автомате. Лицо его было отсутствующим, но в глазах билась какая-то настойчивая мысль. И хотя смотрел он мимо Харальда, старому рыбаку все равно казалось, что ефрейтор думает о нем, до чего-то хочет докопаться, и оттого, что немец думает о нем и вот-вот может нащупать то, чего так боится Харальд, у Харальда кружилась голова и предательски дрожали ноги. Понимая, что надо как-то отвлечь внимание, Харальд вдруг стал говорить, как болят у него ноги, как он не может ходить, что пришла уже старость и порой не знаешь, куда себя деть.
Людвигсен слушал, недоуменно хлопал пепельными ресницами, а ефрейтор все так же вприщурку и будто отсутствующе глядел на фиорд и не торопясь курил. Солдаты над чем-то беззаботно ржали.
Харальд смотрел на окованные солдатские сапоги с короткими твердыми голенищами и думал о том, как долго они носятся, крепкий товар. И эта дикая сейчас мысль о сапогах не уходила, торчала занозой в сознании, и он прятался за нее, боясь подумать, что будет, если немцы вздумают войти в дом.
Наконец они засобирались.
— Прочесываем местность, — сказал Людвигсен, пытливо заглядывая старику в глаза. — Вчера господин ефрейтор сам лично убил русского, а сегодня пришли — его нет. Или утащили, или ожил и куда-то уполз. Узнаете что — сообщите.
Харальд одеревенело кивнул.
Когда они ушли, Харальд почувствовал, что ноги больше не держат, и бессильно опустился на землю. Долго сидел, вперив бездумный взгляд в землю. Пережитый страх и унижение оглушили. День был как кошмарный сон, и Харальд придавленно опустил плечи.
Наконец он собрался с силами и поднялся на слабые, подвертывающиеся ноги. Что же делать? Оставлять русского в доме больше нельзя. Вспомнились прищуренные глаза ефрейтора. И вдруг его осенило. Русского надо укрыть в сарае, который стоит в стороне от усадьбы, в соснах. Там в углу, под старыми сетями и парусом, он его и укроет. Там его не найдут. А если и найдут, то Харальд ничего не знает. Сарай на отшибе, русский и сам мог заползти.