Я не прошу отца рассказать о НЕМ. Я мучительно думаю, что этому мужчине нужно от меня. Но для того, чтобы понять истоки такой глубокой ненависти к себе совершенно постороннего человека, я должна знать, что произошло между НИМ и моим отцом.
Я разворачиваюсь, и взгляд, прожигавший мне спину, теперь опаляет колючим огнем кожу лица. И тут же его как будто тушит прохладой восхищения второй взгляд — взгляд Андрея. В нем и восторг, и вера в чудо. Взгляды обоих мужчин выражают желание: у НЕГО это сумасшедшая страсть, замешанная на ненависти, у Андрея мгновенная влюбленность, вспыхнувшая, как веселый огонь, охвативший сухой хворост. Взгляд же нежно-голубых глаз Ады перебегает с меня на брата и на НЕГО, потом пускается в обратный путь: от зависти ко мне к неудовольствию братом и к чистому женскому восторгу, брызгами которого она окатывает этот Памятник ненависти и страсти.
Сам Памятник могучей глыбой стоит в ярком людском потоке. Поток этот рассекается о него, дробясь на более мелкие. Отец сказал, что мужчине тридцать девять лет. Выглядит он значительно моложе, но ненависть, которая съедает его изнутри и требует выхода наружу, делает его значительно старше. Его глазам я дала бы и двадцать, за силу ярости и гнева, и все сорок-пятьдесят, за их глубину и горечь. Если сединой покрасить виски, то противоречие сгладится.
— Лера! Мне нужно срочно поговорить с Николаем, — начинает суетиться мой отец, что ему совершенно не свойственно. — Я отправлю к тебе Виктора Сергеевича.
— Хорошо, — соглашаюсь я, испытывая тяжесть трех взглядов и боясь ее не выдержать. — Может быть, мне можно уйти?
Отец внимательно вглядывается в выражение моего лица и, считав усталость и нервозность, соглашается:
— Да. Конечно. Так будет лучше для всех. Сейчас отдам распоряжение Виктору Сергеевичу.
Отец оставляет меня одну возле фуршетного стола, на который я кладу клатч и с которого беру бокал с минеральной водой и заставляю себя пить ее мелкими глотками. Лучшее средство успокоиться.
— Лера! — окликают меня, мужской голос мягкий, легкий, молодой.
Передо мной стоит Андрей. На вскидку ему лет двадцать пять. Он одет в стильный костюм-тройку с узкими укороченными брюками, серый в голубую полоску. Рубашка нежно-голубая, а галстук серебряно-голубой. Всё это делает его глаза насыщенными, яркими.
— Господи! — восклицает молодой человек. — Вы не можете быть реальной!
Вежливо улыбаюсь, ощущая, как на нас обрушивается разряд раздражения и презрения. И когда я научилась угадывать чувства по взгляду, которого не вижу?
— Вам, наверное, все так говорят? — тушуется Андрей. — Не могут не говорить.
— Не все, — улыбаюсь я Андрею назло ЕМУ, надо же как-то и отвечать на нападение. — Только некоторые.
Зависнув на моей улыбке, Андрей непроизвольно протягивает ко мне руки и легко, почти не касаясь, берет за локти.
— Вы разрешите мне быть вашим кавалером на сегодняшнем вечере? — с надеждой спрашивает он, заглядывая в мои глаза.
Я только что получила подтверждение, что телепатия существует. Это абсолютно точно. Мой мозг взорвала чужая мысль: "Не позволяй к себе прикасаться!" Мысль эта ударила, как шаровая молния, мощно и неотвратимо. Надо отбиваться. Я тоже беру Андрея за локти, и мы стоим как два старых приятеля, случайно встретившихся на вечеринке и несказанно обрадованных этой встречей. "Я сама решаю, к кому мне прикасаться!" — летит от меня к НЕМУ.
— Простите, Андрей! — моя вторая улыбка парализует молодого человека, и следующие мои слова он воспринимает как настоящий гипноз. — Но мне уже пора. Есть неотложные личные дела.
— Как жаль! — искренне жалея, восклицает Андрей, не отпуская мои локти.
Наши руки расцепляю я. Увеличиваю расстояние между нами тоже я. И тут же получаю новый сигнал: "Хорошо. Умница!" Даже трясу головой, чтобы сбросить наваждение.
Однажды Варька Дымова рассказала мне, что она придумала тараканов в голове. Не просто, чтобы посмеяться над расхожей поговоркой, а чтобы вести диалог с самой собой:
— Чтобы не сойти с ума и не получить раздвоение личности! — звонко и заразительно смеялась Варя. — Они меня совершенно не слушаются и постоянно противоречат! Когда я ссорилась с Максимом, мои тараканы лоббировали развод.
Тогда я тоже посмеялась над Варькиной фантазией, но теперь мне не смешно. Неужели я схожу с ума? Мне всего лишь тридцать лет! Но ЕГО чувства я отчетливо понимала, словно ОН их телепатировал. Скорее всего, это результат нервного перенапряжения: ОН преследовал меня несколько дней. Зачем? Чтобы напугать? Допустим, напугал. И что? Мне не хватает Сашкиной решительности и Варькиного сочувствия, от которого тепло, как от доброго летнего солнышка.