— А должна? — спокойно отвечаю я вопросом на вопрос.
Мужчина искренне-недоверчиво вглядывается в мое лицо в поисках фальши.
— Всё еще интереснее, чем я предполагал, — негромко говорит он. — Так как? Виктор остается возле вас — мы встречаемся ежедневно.
— Объяснения не было, — напоминаю я, ничего не понимая.
— Не хочу обгонять Вяземского. Пусть попробует первым. Ну уж если не решится… — мужчина вдруг резко протягивает правую руку в мою сторону и хватает меня не за руку, а за левое колено.
Крепкий захват сильных пальцев от неожиданности почти обжигает — я непроизвольно дергаюсь, но захват только усиливается. Точно будут если не ожоги, то синяки.
— Так вам нужен Виктор? Мы договорились? — каждое слово сопровождается дополнительным нажатием на колено.
— Отец просил меня не общаться с вами, — подбрасываю я новую тему для разговора.
— Неужели? — смеется мужчина открыто и искренне. Смех этот отправляет новую волну кипятка к моему затылку. — Вот так просто? Не общаться?
— Но это действительно просто, — с достоинством отвечаю я, не понимая причины странного веселья. — Разве нет?
— В нашей с вами ситуации это крайне сложно, — иронизирует мужчина, и понятнее не становится.
— Между нами есть ситуация? — спрашиваю я, глядя на свое колено, накрытое его ладонью. Боюсь, травма мне обеспечена: хватка не ослабевает.
— Спросите у Вяземского, — снова советует мужчина, начав круговые поглаживающие движения по моему многострадальному колену.
— А если он не скажет? — вдохнув, спрашиваю я, почувствовав прилив чего… возбуждения против воли?
— А вот если… — ласка моего колена сбивает с ровного дыхания хозяина руки, и он тоже не справляется с дыханием, только не вдыхает, а выдыхает, рвано, дергано, — Если он вам не скажет — тогда скажу я.
— Виктор Сергеевич? — напоминаю я.
— Он ваш, — отвечает мужчина, убирая руку с моего колена и выходя из автомобиля.
На водительское место садится Виктор Сергеевич, встречаясь со мной взглядом в зеркале заднего вида. Его серые глаза смотрят на меня внимательно, спокойно.
— Простите, — говорю я, не отводя взгляда.
Виктор Сергеевич улыбается мне в ответ и говорит:
— Всё в порядке. Вам не за что извиняться, Валерия Ильинична. Спасибо вам за помощь. Я ее недостоин.
— Как знать, — пожимаю я плечами. — Жизнь покажет, кто чего достоин.
— Вы мудро рассуждаете, — улыбается он.
— Долго живу, — шучу я. — Тридцать — это вам не двадцать.
— Несомненно, — с достоинством наклонив голову в знак согласия, отвечает мне Виктор Сергеевич.
С отцом я встречаюсь только за завтраком на следующий день. Он расстроен и молчалив, видно, что какие-то мысли не дают ему покоя.
— Мы поговорим? — мягко спрашиваю я, пытаясь встретиться взглядом с глазами отца, которые он почти прячет.
— Мне не хотелось бы погружаться в эту тему, — честно говорит отец, наконец, перестав отводить взгляд.
— Но придется, — спокойно настаиваю я.
В отличие от взрывной Сашки и чувствительной Варьки, я редко волнуюсь или выхожу из себя.
— Лера! — эмоционально просит мой, в сущности, неэмоциональный отец. — Пусть эта старая история пройдет стороной. Всё уже случилось, и мы можем не говорить об этом.
— Не говорить о нем? — уточняю я, отодвигая тарелку с творогом. — Почему?
— Потому что этого человека не должно быть в нашей жизни — и его там не будет! — теперь передо мной мой отец, Вяземский Илья Романович, жесткий, непримиримый, чужой.
— Я могу хотя бы поинтересоваться, кто он и почему у вас такие напряженные отношения? — по-прежнему спокойно задаю я свои последние вопросы. — И как эти отношения могут отразиться на мне?
Отец морщится, как от надоедливой зубной боли, которая мучает его долгое время, и отвечает мне:
— Он никто. На тебе это никак не отразится.
— Имя у него есть? — изменяю своему принципу и всё-таки продолжаю настаивать, вспоминая крепкие пальцы на своей коленке. Кстати, наша первая встреча с "никем" оставила мне на память три маленьких синяка.
— Тебе не стоит его знать! — категорично отвечает отец, вставая из-за стола и давая понять, что разговор окончен. — Хорошего дня, Лера! В ближайшую субботу мы пойдем с тобой на открытие выставки, которую я спонсирую.
— Выставка чего? — уточняю я, не споря.
— Выставка произведений инвалидов-колясочников, — удивляет меня отец.
После обеда, который провожу в одиночестве, я усаживаюсь читать в зимнем саду отцовского загородного дома. Здесь меня и находит Виктор Сергеевич.