Он не здоровается. Я тоже. Несколько секунд мы молчим, разглядывая друг друга. Я его серый костюм, он — мой строгий брючный костюм цвета горчицы и длинную французскую косу, которую, сооружая мне вечернюю прическу, тщательно заплел мастер.
— У меня очень красивая жена, — вдруг хрипло говорит Верещагин, протягивая мне руку.
— Сократите свою речь на комплименты, и мы быстрее поймём друг друга, — отвечаю я, игнорируя протянутую руку.
— Ты просила романтическую встречу, — нахмурившись в ответ на мои слова, напоминает Верещагин.
Теперь болезненно хмурюсь я, реагируя на ненавистное «ты».
— Прежде всего, я просила информацию, — возражаю я.
— Продолжаете играть свою роль? — цедит он сквозь зубы.
— Не уверена, что я знаю эту роль наизусть, — не в моих привычках спорить. Он может думать обо мне всё, что ему хочется. Мне нужно понять, что происходит и как из этого выбраться.
— Прогуляемся или сразу в ресторан? — нарочито вежливо спрашивает Верещагин, предлагая взять его под руку.
— Прогуляемся, но не молча, — ставлю я условие, еще раз игнорируя его руку.
Он кивает, но не двигается с места, по-прежнему настаивая, чтобы я взяла его под руку. Кладу ладонь на его согнутую руку, и мы медленно движемся по аллее, полной гуляющих людей. Удивительно теплые и солнечные дни конца сентября словно даны нам всем в подарок.
— Что насчет нашего развода? — спрашиваю я Верещагина и чувствую, как напрягаются мышцы рук под мягкой тканью пиджака.
— Я еще не успел насладиться браком, — усмехаясь, отвечает мне мужчина.
— Давайте так! — я останавливаюсь, освобождаю свою руку и смотрю ему прямо в глаза. — Я сделаю одно предположение.
— Сделай одолжение! — продолжает «тыкать» мой «муж».
— Именно развод вы мне хотите предложить за мое участие в вашей… авантюре, — предполагаю я, не отводя глаз.
Он заглядывает в мои, в самую их глубину. Его карие умные глаза словно пытаются прочесть мои тайные мысли:
— Развод как награда? Ты умна не по годам!
— Мне тридцать, — сообщаю я, размышляя, когда успела полюбить запах табака и мелиссы. — Вряд ли это комплимент.
— Тем не менее, это действительно комплимент, — Верещагин сам кладет мою руку на свою, и мы продолжаем неспешный путь. — Предлагаю всё-таки поговорить за столом, на ходу получается плохо.
Минут через пятнадцать мы сидим за столиком в ресторане «Вино и краб» на Никольской.
— Здесь прекрасная винотека, — первые слова, которые произносит Верещагин, когда нам подают меню.
— Благодарю, — отказываюсь я.
— Тогда краб? — спрашивает Верещагин. — Это единственный ресторан в Москве, где представлены все одиннадцать видов краба.
— Спасибо. Обязательно попробую, но только один, — специально улыбаюсь «мужу», и он мрачнеет от силы моей улыбки.
После неторопливого изучения меню под сверлящим, неприятным взглядом Верещагина я останавливаюсь на черном рисе с крабом, сыром сулугуни, спаржей и черешней. Верещагин заказывает королевского краба в перечном соусе.
— Почему я? — наивно распахнув глаза, спрашиваю я хмурого собеседника. — Чтобы отомстить моему отцу за своего?
— Примитивно, — отвечает мне Верещагин. — Мой план намного шире.
— Познакомите с планом? — наслаждаюсь сулугуни, да, пожалуй, бокала белого холодного вина не хватает.
— Нет, не познакомлю. Пока, — отложив вилку, говорит Верещагин. — Еще рано.
— Что мешает мне завтра подать на развод? — ласково спрашиваю я, непроизвольно облизнув нижнюю губу.
Верещагин сглатывает, с его лица сползает маска равнодушия, сменившись живым выражением, отражающим многослойный коктейль чувств: ненависть, страсть, презрение, восхищение и… сожаление.
— У нас нет детей, совместно нажитого имущества, — продолжаю я.
— Ты уже забыла, что я тебе сказал в зоопарке? — картинно удивляется Верещагин.
— Что я ужин для тигра? — паясничаю я.
— Что в нашей семье всё решаю я, — резко говорит он.
— Смешно называть нас семьей! — позволяю себе тоже быть резкой.
— Рад, что рассмешил тебя, — пожимает плечами Верещагин. — Конечно, мы разведемся, но чуть позже, когда…
— Когда я выполню ваши условия? — перебиваю я. — Что мешает мне сделать это раньше? Вы думаете, у меня не примут заявление?
— Я думаю, что ты не дойдешь до загса, — откровенное презрение в голосе мужчины заставляет меня задать вопрос:
— Вы мне угрожаете? Думаете, это хорошая идея?
— Это лучшая идея из последних, пришедших мне в голову, — отвечает Верещагин, опуская взгляд с моего лица на шею и грудь.