Младший епископ неприятно сощурился. Непроизнесенное окончание фразы в озвучивании не нуждалось, и мне стало не по себе. Новый настоятель — лысый старик с бельмом на левом глазу — бросил вопросительный взгляд на епископа, и тот, помедлив, отодвинул на край стола храмовую расписку с большим синим гербом. Быть младшим ему явно оставалось совсем недолго.
Я быстро пробежала текст глазами, пока члены синода страдальчески морщились и перешептывались, мечтая вывести на чистую воду нечестивца, научившего женщину читать. Я прервала этот разговор, деловито кивнув, и спрятала бесценный свиток за пазуху. Младший епископ проводил его взглядом и немедленно произнес:
- Итак?
Я огляделась и стащила свободный стул. Разговор предстоял долгий, и страдать из-за чьих-то там предрассудков я — ныне почтенная горожанка с приличным капиталом — решительно не собиралась.
- Полагаю, вы никогда раньше не сталкивались с нахцерерами? — вежливо поинтересовалась я, усевшись на стул, и сложила руки на коленях, как примерная прихожанка.
- Нет, — скупо покачал головой настоятель.
- Это покойник, — с готовностью пояснила я. — Чаще всего нахцерер просто лежит в могиле и грызет свой саван, а потом — собственную плоть. Семья такого мертвеца очень быстро заболевает и гибнет, иногда попутно заражая соседей и друзей, но чаще всего ими болезнь и ограничивается. Однако если покойника похоронить без савана, то он восстает из могилы и рыщет по округе, сея чуму на всех, без разбору.
- И ты знаешь, где этот… нахцерер сейчас? — быстро среагировал младший епископ.
- Понятия не имею, — честно призналась я. — Зато я знаю, что делать, когда вы его найдете.
- Мы? — переспросил епископ, приподняв левую бровь. Что-то в выражении его лица подсказывало, что правильный ответ на этот вопрос — «Нет, конечно».
- Вы, — любезно повторила я. — Ваши боевые отряды. Добровольцы из города. Но уж никак не одинокая беззащитная женщина.
«Выжившая на самом дне, куда не всякий храмовник сунется?! — безмолвно вопияли скрывшиеся под густой челкой брови младшего епископа. — Испепелившая на месте неупокоенного колдуна и потом еще и пролезшая в его дом, чтобы протащить через все болото бутыль с чужой душой и записочку — за восемь дием?!»
- Я могу помочь с поисками добровольцев и сообщить некоторые указания, кого искать, — сдалась я под его пристальным взглядом. — Нахцерерами становятся умершие необычной смертью или погибшие первыми в эпидемию. И еще… этого мертвеца колдун знал. Возможно, присутствовал на похоронах. И не исключено, что хотел за него отомстить, потому и украл душу прежнего настоятеля.
Настоятель нынешний сделал вид, что страшно скорбит по этому поводу.
- От чумы первым умер сын мельника, — нахмурился младший епископ. — И его совершенно точно похоронили в саване. Но сам мельник и его жена умерли через три дня, а больше родственников в городе у них и не было.
- Это было после казни колдуна? — уточнила я, машинально потянувшись к вороту, где спрятала погнутую монетку.
- До, — поправил меня настоятель. — Толпа сожгла его, когда эпидемия пошла по городу. Люди думали, что это все из-за него, и с его смертью болезнь прекратится.
Я покрутила в руках монетку. Все правильно, второй такой же в его доме не было.
Но монетки высыпали на стол и старательно разложили решками вверх, будто выискивали что-то среди них…
- Что ж, — цинично хмыкнула я, — тогда вам однозначно понадобятся добровольцы. Не исключено, что нахцереров двое.
Глава 3 Храм и дети Мертвого квартала
Идея найти добровольцев вне храма имела большой успех среди священнослужителей.
В Нищем квартале дома строились по типично тангаррской схеме: каждый последующий этаж чуть выдвигался вперед относительно предыдущего, так что мансарды противоположных зданий едва ли не смыкались друг с другом. Промозглый осенний дождь на улочку почти не попадал — но и сухо здесь тоже не было.
Каменные стены, густо поросшие темно-зеленым мхом, уходили вверх, упираясь в пролеты вторых этажей. Ноги чавкали по щиколотку в густой грязи. Между зданиями оставались узкие, отсыревшие в вечном полумраке проходы, в которых не разминулись бы и два человека. На входе в квартал запах помоев и нечистот казался невыносимым до дурноты, но десяток шагов вперед — и обоняние милосердно отказывало, затихало, смятенное наплывом жутковатых впечатлений. Здесь, в Нищем квартале, не было ни барских ливневок, ни канав, ни даже дворников. Местных жителей это ничуть не смущало, и они как ни в чем ни бывало продолжали выплескивать содержимое горшков и ведер прямиком из окон. Они уже давным-давно ничего не чуяли, но меня выдавал вовсе не запах.