Джеймс Хоппер
«Ночная школа»
James Hopper
«Night School» (1914)
Отринув последнюю надежду, я вернулся в деревню, где провел годы своей юности. Крохотное некогда поселение ныне превратилось в большой шумный город. И в первый же день я встретил Дормана. Мы столкнулись нос к носу на тротуаре под бледными лучами холодного солнца. Бог знает, как он узнал меня, ведь прошло столько времени, и поначалу я не мог угадать в стоявшем передо мной старике ни единой приметы того, с кем когда-то ходил в одну школу. Он остановился, внимательно посмотрел на меня, и вдруг его рука вцепилась мне в предплечье, будто клешня.
— Ты… Халтон, — сказал он. — Джек Халтон, мы сидели в классе за соседними партами.
— Всё так, — ответил я. — Я — Джек Халтон.
Он стоял напротив, и его выцветшие серые глаза всматривались в мое лицо из-под тяжелых бровей.
— Я — Дорман, — сказал он. — Нэт Дорман, я сидел в классе рядом с тобой.
С возрастом сознание будто окутывает студеная дымка, и я, как и всякий старик, хорошо помнил лишь давно ушедшие золотые деньки.
И поэтому вспомнил.
— Я помню, — сказал я.
Он все не отпускал меня, а его глаза изучали мои.
— У тебя есть жена, дети? — спросил он.
— Была у меня жена, да теперь нет, — ответил я. — Были и дети, но и их больше нет.
— У меня никогда не было ни жены, ни детей, — сказал он.
Мы стояли на тротуаре под тусклым солнцем.
— Ни жены, ни детей. — Тут он кивнул. — Ни жены, ни детей.
Он задумался о чем-то, а потом предложил:
— Пойдем ко мне, заодно и переночуешь.
Мне было абсолютно все равно, и я ответил:
— Отлично, пойдем к тебе, заодно и переночую.
Он поднял свою трость, и лениво катившаяся по улице карета, резко сменив направление, подъехала к тротуару. Мы забрались внутрь, извозчик захлопнул за нами дверцу, и я утонул в устилавших сиденья подушках. Пока мы ехали по незнакомым улицам, столь родным когда-то, я обратил внимание на то, что руки Дормана, сложенные под подбородком на верхушке упертой в пол трости, не переставая трясутся.
«Какой же он старый!» — подумал я.
Его дом был похож на дворец: каменный, с толстыми стенами, с изысканной, но мрачноватой обстановкой. Толстые ковры заглушали наши шаги. Мы отужинали у горящего камина в зале с дубовой мебелью. Глядя сквозь наполненные вином бокалы на огонь, мы видели пылающее золотом солнце и алую кровь нашей юности. Мы пили и это солнце, и эту кровь, но собственная наша кровь оставалась холодной.
После ужина Дорман показал мне спальню. У противоположных стен стояли две кровати под балдахинами.
— Тут две кровати, — сказал он. — Будешь спать здесь, в одной комнате со мной.
Мне было все равно, и я ответил:
— Отлично, буду спать здесь, в одной комнате с тобой.
Спал я плохо. Тяжелые одеяла давили, будто гробовая доска, и было холодно как в могиле. Мне приснился сон.
Где-то настойчиво звонил колокольчик. Потом, когда колокольчик смолк, начал бить барабан, и я услышал топот множества марширующих ног. Шагали легко и слегка вразброс. Сначала шли по гравию, потом — по дощатому полу; звуки эти сливались в приглушенный рокот, женские голоса выкрикивали команды — так слышатся крики чаек над рокотом прибоя. Затем — резкий, как удар хлыста, звук захлопнувшихся дверей. Бой барабана смолк. Повисло молчание. Но вот послышался хор. Юные голоса пели песню, которую я, седобородый и полный скептицизма, воспринял весьма критически, но в детстве она звучала для меня совсем по-иному. И хоть я полагал, что сплю, а глаза мои закрыты, я понимал, что мой хозяин стоит в белой пижаме у одного из окон и тяжко вздыхает. Казалось, он тоже слушает. Потом он, должно быть, вернулся в свою кровать. Песня угасла на долгой и светлой ноте. И спал я затем без сновидений, а сердце мое переполняла нежность.
Когда я, наконец, проснулся, в комнате еще царил полумрак, но, раздернув шторы, я убедился, что снаружи солнечно и тепло. Я выглянул в окно.
Большой, лишенный растительности двор. Во дворе играли дети. Множество детей: темно- и светловолосые, девочки и мальчики. Косые полосы солнечного света проходили сквозь плотный воздух, отчего он казался жидким, а дети — золотыми рыбками в аквариуме. Они носились туда-сюда, как ярко раскрашенные бабочки, а их крики и смех напоминали пение птиц.
Справа виднелось большое кирпичное здание со множеством окон.
— Узнаёшь это место? — спросил Дорман.
Я обернулся и увидел, что он стоит у соседнего окна. Было похоже, что он разговаривает со стеклом, а не со мной.
— Это ведь школа?