Впрочем, все было не так уж мрачно и плохо. Для Пита Хэлоуэя в этот день была и неплохая новость «Стэйтсмен» готов опубликовать мою вещицу, так что, может, моя жизнь все-таки изменится. Может, неприятности все-таки кончатся. Я был так потрясен этим, что просто стыдно. Конечно, один материал еще не делает погоды, но кто знает, что будет дальше? По телефону я старался говорить ледяным тоном и делал вид, что у меня куча всяких задумок и редакции просто рвут мои статьи на части.
Но я не мог сконцентрироваться. Я как привидение бродил по дому, сидел в таких местах, где мне раньше и в голову не пришло бы сидеть, и все думал и думал о том, чем моя жена занималась прошлой ночью. Чего только я ни придумал — словно сам был там же среди всех этих типов, которые «снимают» женщин на ночь. Я то и дело вспоминал, как она отправилась со мною в отель «Блумсбери», а потом я представлял, что с посторонним мужчиной она могла вести себя еще более свободно, и от одной мысли об этом мне становилось плохо. Это было невыносимо, я едва не плакал. Я должен был все узнать! Она обязана рассказать мне! Я так этого хотел! Это было бы справедливо!
Но вот Гарри вернулась и тут же заявила, что ей надо пойти в магазин. И вновь ушла из дома. Хотя нет, она сказала, что очень рада тому, что «Стэйтсмен» взял мой рассказ. По ее телефону никто не звонил.
Наконец, после бесконечного чтения нашим мальцам историй о кролике Роджере, я буквально схватил Гарри в охапку и утащил в спальню, чтобы поговорить обо всем с глазу на глаз. Я все еще был зол и обижен, но мне удалось сдержаться. Вот так.
— Знаешь, вообще-то мне не хочется говорить об этом, — проговорила она, сидя на кровати. Ей явно было не по себе.
Тогда я напомнил Г. о нашем уговоре, сказал, что она обещала мне все рассказывать, делиться своими ощущениями.
— Да, я обещала, я так и буду поступать, — кивнула она. — Но пока я не в состоянии. Все это ерунда, но должна сказать, что я была… шокирована. Я не ожидала, что все будет именно так. Но со мной все хорошо. Все хорошо. Я просто должна привыкнуть к этому, Питер. Понимаю, что тебе хочется все узнать, не отрицаю того, что мы договорились о том, что я все буду рассказывать… Но я все же хочу сказать тебе, что кое-что я буду оставлять при себе. Обещаю, что некоторые вещи ты будешь узнавать от меня. Со временем мне будет проще делиться с тобой, но пока я еще не могу это сделать.
— Но у тебя все получилось?
— Да. Да, все было отлично. Все о’кей, Питер. Странно, но нормально. И я начала зарабатывать. У нас есть деньги. А это самое лучшее. Поэтому я уверена, что нашла стоящее занятие. Это здорово, ты так не считаешь?
— Так как, ты говорила, его зовут?
— Я ничего тебе не говорила.
— Ну хорошо. Как его звали?
— Хм! Его имя — Грэхем.
— И тебе понравилось?
— Пи-итер, — укоризненно протянула Гарриет.
— Прости.
В этот момент в ее сумочке зазвонил телефон. Схватив сумку в руки, она отправилась с ней в ванную. Я слышал, как она вполголоса разговаривала с кем-то. Разговор был долгим, и до меня то и дело долетали Наташины интонации и смех. Да, ее низкий, грудной смех. Потом она замолчала, и вскоре Гарриет вернулась в спальню. Она умылась.
— Извини меня, — промолвила Гарри. — Но я не могу изображать Наташу при тебе. Вторник. Во вторник вечером мы с ним встретимся в «Пингвине». Кажется, он немец. И, кажется, мне уже легче справляться со всем этим.
Надо сказать, выглядела она не лучшим образом. И я подумал: «Черт возьми, мы здесь одни, а я чувствую себя чуть ли не рогоносцем». Потом Гарриет подошла к своему большому шкафу, сняла с себя этот чертов спортивный костюм и натянула большой свитер с золотистыми цветами. Под ним на ней остались только трусы да лифчик. И у свитера был огромный вырез. А под свободным свитером легко можно разглядеть все изгибы и округлости ее тела — мне это очень нравится.
— Прости меня, Питеркинс, — промолвила она, а потом подошла ко мне, обняла и улеглась рядом со мною на кровать. Она была такой теплой, упругой и сильной.
— Все еще только началось. Да, Питер, все еще только началось, и мне просто нужно некоторое время, чтобы со всем справиться. Все было хорошо, но оказалось куда труднее, чем я себе представляла. Понимаю, что ты, должно быть, чувствуешь. Я постараюсь тебе помочь. В конце концов такому хорошему человеку, как ты, нелегко со всем этим примириться.
Ее голова почти совсем скрылась за шатром темных волос, казавшихся почти черными в сумеречном свете. Мне показалось, что одна щека Гарриет красная. Наверное, ударилась о тренажер в своем спортзале. Она сказала, что с моей стороны было очень мило обратить внимание на синяк. Затем она поцеловала меня, и мне стало немного легче.
— Забавный старина Питер, — проговорила Гарриет. — Тебя же насквозь видно! Ну хорошо. О’кей. Итак, ты хочешь знать, что было, не так ли?
— Ты же отлично знаешь, птичка моя. Я умер, представляя все себе.
— Око за око, а, Питер? — Она не хотела быть жестокой, но я все же легонько подтолкнул ее, и она шутя отмахнулась. Нам опять стало хорошо вдвоем. Положив голову мне на грудь, она погладила ладонью мой живот. Она такая крохотная, когда лежит рядом со мной.
А потом спокойно и медленно она поведала мне все.
Стало быть, его звали Грэхем, кажется, у него типография, где делают какие-то упаковки. Он с севера и, кстати сказать, совсем неплохой парень. Но у них не было ничего общего. Они пообедали в «Квоглино», а потом она сказала, что сможет пойти к нему в отель, и они поехали в «Корнуоллис». Он расплатился в такси… К этому моменту у меня уже во рту пересохло. Наверное, всем хочется знать, как другие люди занимаются сексом, но никто не осмеливается спросить. Поэтому никто и не рассказывает. А ведь каждый день сексом занимаются миллионы людей, и они ничего никому не рассказывают о нем. Только иногда отпускают двусмысленные шуточки. Да еще процветает торговля порнографическими изданиями. Вот уж где можно найти все, кроме настоящего секса. Все эти похабные книжицы, плакаты и женские журналы печатают всякую пакость, а если на обложке хоть два раза не употребляется слово «пенис», то редактора могут погнать взашей за нерадивость. Думаю, в каждом из нас скрыт тайный извращенец, но лишь у меня хватило смелости это признать. Да и то сообщил я об этом, прямо скажем, ограниченному числу людей. К счастью, уж так случилось, что ваш почтенный слуга умеет все описывать сам. Бог мой, я чувствовал себя все сильнее. И мы опять стали ближе друг другу, особенно духовно. Но и физически тоже. Внезапно я осознал, что не хочу больше противиться всему этому. Я был ее приятелем, а ревность моя упорхнула в окно, будто ее и не бывало.
Гарри наморщила нос, обдумывая, как бы набраться храбрости и рассказать мне все. Она сказала, что он был молод, но довольно привлекателен. И нежен. Гарриет заметила, что хоть трахаться с незнакомым мужчиной и было довольно неприятно, это все же ничуть не хуже, чем когда в юности приятели пытались стянуть с нее трусики, а она при этом едва держалась на ногах от страха. Затем она помолчала и принялась мычать и мямлить что-то нечленораздельное. Я добродушно пожурил ее. У меня еще оставалась к ней целая куча вопросов. Она слышала, как бешено колотится в груди мое сердце. Гарриет расхохоталась и извинилась. Я должен был спросить ее! Поэтому стал нашептывать ей прямо в ухо, чувствуя себя униженным и растерянным:
— Тебе понравилось? Говори же, вы хорошо провели время? А ты брала в рот его член? Он хорошо стоял? Господи… Господи, а ты сама кончила?..
— Питер, ну и вопросики ты мне задаешь! — Гарриет лукаво усмехнулась, а ее рука принялась ласкать мой собственный член. А потом она сухо засмеялась и ответила: — Да, да. Нет и нет. Вот в таком порядке.
— Так ты не кончила? — не унимался я.
— Я же сказала тебе, что нет!
— Но тебе понравилось, когда он вошел в тебя?
— Он этого не делал.
— Не делал?
— Нет, Питер. В этом не было необходимости, мистер Надоеда. И все это длилось совсем недолго. Он был совсем не такой, как вы, мистер Хэллоуэй. Это у вас член готов стоять до бесконечности.