Накинула рубашку на себя, застегнула две пуговицы, она была велика, но Полине еще так хотелось почувствовать его присутствие. Как там говорят: “Мужская рубашка на голом женском теле — это флаг на завоеванной крепости”. Что ж, так оно и есть.
На кухне был бардак, машинально заправила и включила кофеварку, хотя кофе не хотелось. Недопитый коньяк, на подоконнике недокуренная пачка сигарет Германа и приоткрытое окно, из которого тянуло холодом.
Покрутила пачку в руках, достала одну сигарету, странная, почти черная. Покрутила в пальцах, закурила, не делала этого почти три года. Крепкий дым наполнил легкие, оседая никотином на губах. Одна вредная привычка ей не помешает. Да и перед кем строить из себя правильную? Поздно уже.
Труднее всего было ни о чем не думать, но мысли кололи острыми шипами, причиняя боль. Они уехали, просто ушли, прикрыв дверь, не было сил даже пойти проверить замок. Ушли так же, как и пришли в ее дом, без предупреждения. Навалилась такая апатия и безразличие, которого у Полины не было давно. Но ведь сама себя отпустила, перестала бояться запятнать моральный облик и выглядеть шлюхой.
Несколько затяжек на пустой желудок, и голова уже идет кругом, за окном ярко светило солнце, запахло кофе. Эти мужчины, как тот циклон, прошлись по ней ураганом.
На холодильнике громко зазвонил телефон, Полина даже вздрогнула от испуга.
— Да.
— Полина, господи, я звоню со вчерашнего вечера! Почему не отвечаешь? Что случилось? С тобой все хорошо?
Илонка тараторила, не останавливаясь, не давая Полине вставить и слово.
— Я уже хотела приехать, но Назар капризничает, а Назаров пропадает на работе. Бесит аж, с этой перестрелкой всех ментов на уши подняли, и мой там же. Полина, ну чего ты молчишь?
— Тебя не переслушать, ты слова сказать не даешь.
— Так я волнуюсь, ты знаешь, я могу быть неадекватна в этот момент. Что случилось? Козлина Валентин сказал, что ты заболела, хоть он успокоил меня. Я, конечно, не хотела звонить, но пришлось перешагнуть через себя ради любимой и единственной подруги.
— Ты звонила Валентину?
— Да, а что?
— Нет, ничего.
— Ты правда заболела? Простыла?
Полина выпустила струю дыма в окно, Илонкин голос успокаивал, давал связь с миром, а то на самом деле почти на двое суток выпала из жизни.
— Ты что, куришь?
— Немного.
— Так, быстро рассказывай, что случилось!
— Ничего, Илон, все хорошо. Правда, хорошо.
Правда, что было у нее плохого? Фантастический, лучший секс в ее жизни с двумя шикарными мужчинами, от которого болит каждая мышца и саднит между ног. Бедняжка. Полина затушила сигарету, начала убирать посуду со стола, прошлась по квартире.
— Точно все хорошо? По голосу не очень, вот, правда, не очень.
— Хорошо, Илон. Я не поняла, почему твоего Назарова мурыжат на работе? По поводу той перестрелки?
Полина хоть как-то хотела отвлечь подругу от расспросов о ее здоровье.
— Ой, там настоящий дурдом, никто ничего понять не может, но, говорят, это покушение на торговцев оружием, представляешь.
— Оружием? Откуда в нашем городе такие? Назаров так говорит?
— Он вообще ничего не говорит, ты знаешь, все вытягивать надо клещами. Весело ему там в своем ФСБ, бандитов ловит, а я, как банка молока, только и забота, титьку подносить Назару, да попку вытирать.
Полина дошла до прихожей и застыла на месте. На полочке, где она оставляла ключи от квартиры, сейчас лежали деньги. Зеленые купюры с цифрой сто, раскинутые веером, словно их небрежно бросили в спешке. Девушка подошла ближе, смотря на них, как на что-то мерзкое.
— Полин, ты слышишь?
— Да, да, Илон, я перезвоню, вторая линия.
Все-таки дотронулась, чтобы пересчитать и знать точно, во сколько ее оценили. Ровно три тысячи евро. Дорого оценили, это даже не двойной тариф.
— Всего доброго, хорошего перелёта. И, конечно, будем рады видеть вас еще в нашем отеле.
Полина натянула улыбку и как можно доброжелательней пожелала выезжающей пожилой паре всего хорошего. Прошло уже две недели с того самого утра, как ее квартиру покинули двое мужчин, оставив после себя только три тысячи евро, светлую рубашку и полупустую пачку сигарет. А еще растрепанную душу, сжимающееся сердце и незабываемые эмоции.
Деньги очень долго так и лежали на полке, Полина периодически зависала на них, проходя мимо, но потом не выдержала, смахнула купюры в выдвижной ящик. Первое, самое острое было чувство обиды, и осознание того, что они приняли ее хоть не за шлюху, но за проститутку точно. Потом это чувство ушло, но осадок остался.
Это мужчины, они мыслят прямолинейно, может они и не хотели ее обидеть таким жестом, но по факту вышло иначе. Нет, это все ее домыслы, сама придумала, сама обиделась.