— И в чем же это оно скороспелое? Если мелкая дробь живым людям нанесла легкие раны, то зомби она тем более не остановит! Вы послали их практически безоружными!
— Смотря каких зомби. Зачистка шла в Зоопарке. До этого там попадались и зомбокрысы и другая мелкая дохлая живность. Стрелять по такой форме некрофауны картечью — нецелесообразно, тут нужна дробь мельче. Именно поэтому были выданы патроны разной поражающей силы. Любому дураку должно быть ясно. Те, кого вы рветесь тут защищать, валя с больной головы на здоровую — оказались куда более дураковистыми дураками, чем среднестатистический вариант.
— Я знаю, почему вы так относитесь к нам! Детская шалость вами воспринимается как потрясение устоев!
— А что считать детской шалостью? То, что застрелили редчайший экземпляр козла, повесив ему на шею картонку с надписью «Овчинников»? К слову — козел был как раз убит картечью — когда его тут разделывали на мясо — картечин наковыряли самое малое на дюжину зарядов.
— Вона оно как! — вслух удивляется начарт Охрименко.
— Репрессии не остановят порыв людей к свету и свободе и этому не помешают такие кровавые палачи, как вы!
— Что-то вы поистрепались, и раньше была демагогия, а тут уж совсем балаган начинается… Резюмирую: взвесив и обсудив представленные факты, руководство Крепости пришло к следующему выводу: была попытка изнасилования медсестры. Медсестра несколько превысила пределы самообороны. Медсестре выносится предупреждение. Все. Вопрос закрыт. Посторонних прошу покинуть зал.
Гора с плеч — по — другому и не скажешь. Хотя, подозреваю, что не только у меня остались вопросы, и не все закончилось с этим инцидентом. Но это потом, пока можно перевести дух. Я здорово опасался, что Михайлов окажется принципиальным службистом. Но еще и не вечер и если я правильно научился оценивать мимику и телодвижения людей — каменюка за пазухой у него еще лежит, аккуратно завернутая в чистую тряпочку.
Краем уха слушаю Николаича. Утренний морф добавляет напряженности — ее ощущаешь как сгустившийся воздух. Чуть-чуть людей отпускает, когда Старшой озвучивает свое сомнение в том, что морф сам кинулся в воду. По мнению нашего начраза вполне могло быть, что кромка льда под тяжестью чудища обломилась, и тот оказался в воде против своей воли. Человеческое тело имеет положительную плавучесть, течением как раз бы снесло к «Летучему Голландцу»…
Охрименко возражает — по сведениям пулеметчика морф полз к воде. Спрашивают меня. Приходится подтверждать — да, полз. Ну да тут не та ситуация, чтоб выдрючиваться. Водоплавающие морфы для всех нас — гибель.
Предложения Николаича по усилению обороны принимаются с рядом оговорок — тут и Охрименко и седой сапер весьма толково высказываются. Деревья перед Крепостью решают все же спилить. Видно, что Хранителю это нож острый, но приходится согласиться, сектора обстрела должны быть чистыми. Да и перебраться с деревьев на стену — запросто можно. Николаич отдает листок с тезисами секретарше, потом сластит пилюлю:
— Возможно, что морфы действительно умеют плавать. Только вот из головы не идет один мой старый знакомый. Он, после гибели своего корабля, проплыл больше 20 миль в пресной, холодной воде. Большинство наших соотечественников при том не проплывут и пары сотен метров — в теплой, соленой.
— Считаете, что нам попался бывший моряк или спортсмен — пловец? — заинтересованно спрашивает Званцев.
— Или водолаз. Не исключаю и искренне на это надеюсь.
Все-таки что же произошло в медпункте? Что?
Задавая себе этот вопрос, и пытаясь смоделировать возможные варианты ответа, пропускаю достаточно рутинный доклад Павла Ильича, вот только конец доклада меня отвлекает от самоедства.
— Таким образом, трагические инциденты в Зоопарке и в медпункте ставят перед нами серьезную проблему: какой у нас здесь порядок и как, собственно говоря, нам жить дальше. Мы выжили в первое время хаоса, когда было главным просто выжить — но теперь ситуация более менее стабилизируется, если можно так говорить применительно к тому ужасу, который вокруг нас. И вопрос правопорядка становится насущным. Тут сегодня уже много говорилось о свободах и ответственности, расстрелах и так далее. Пока мы жили остатками прошлого. Но у нас тут нет возможности не то, чтоб содержать тюрьму, но даже и кормить тех, кто не хочет работать. Что сейчас законно здесь?
— Говоря проще — Вы спрашиваете, по каким правилам будет идти наша жизнь дальше? — Михайлов кратко формулирует длинные периоды речи Хранителя.
— Именно. Логично было бы ввести, скажем, военное положение.
— Невозможно. Военное положение на нашем уровне — да и на уровне Кронштадта, например, ввести незаконно.
— Почему? — видно, что любезнейший Павел Ильич просто не понимает сказанного.
— Потому что ВП вводится указом президента. Не ниже — отвечает Овчинников.
— Хорошо. И что тогда делать нам? За расстрел детей — бить морды стрелявшим? Или выносить порицание — как медсестре? А сейчас этот удаленный отсюда деятель устроит демонстрацию из трех десятков своих последователей с требованием свобод и расстрелов для несогласных? Должна быть отправная точка.
— И что рекомендуете? Создать хунту?
— Да откуда мне-то знать? Давайте вместе думать. Старое законодательство погибло вместе с тем миром, во всяком случае, для нас оно невыполнимо, хотя формально тюрьма в Крепости и есть… Значит — нужно новое, всем понятное. Нужно что-то, ну я не знаю, на манер совета старейшин или трибунала — чтобы не расследовать, как попало каждый невнятный случай. Нужно решить вопрос с несогласными. Собственно говоря — мы находимся в осажденной крепости в прямом смысле этого слова. Для нас роскошь — устраивать такие эксперименты, теряя сразу 14 человек просто потому, что у кого-то дурь взыграла.
— Эге, да вы ретроград и консерватор…
— Да, когда в мою несовершеннолетнюю племянницу какие-то остолопы стреляют из ружья — я сразу становлюсь консерватором. И ради Бога — не надо заводить эти песни о свободах и прочем неповиновении властям. Прекрасно помню чеканное выражение этой недояпонки, сказавшей буквально: «Я буду бороться с любой властью, пока меня не будет в этой власти!» И здесь — все ровно то же самое. И я прекрасно помню, что такое власть в руках таких господ!
— Хорошо. А что Вы сами-то можете предложить для тех, кто тут мутит воду?
Павел Ильич переводит дух.
— А я предлагаю вернуться к истокам демократии.
Немая сцена. Как в «Ревизоре».
— Да, именно к истокам демократии. В наидемократичнейших — ставших предтечами и символом демократии греческих государствах был такой обычай как остракизм или петализм.
— А, подвергнуть острейшему кизму! То есть выставить за ворота на все четыре стороны?
— Именно так. И кандидатов у меня четверо.
— Я бы сказал — шестеро таких — замечает Михайлов.
— Сверьте свои списки — предлагает Овчинников.
После сверки оказывается, что три фамилии совпадают. Это показательно.
— И как вы себе это представляете? Черепков на все население Крепости не напасешься.
— Может по-казацки? — спрашивает Охрименко.
— Одни налево, другие — направо и кого больше — тот и прав?
— Ага.
— А потом как положено на Сечи — в кулачки сойтись? Ну, как на новгородском вече? А драки устраивать на Иоанновском мосту?
— Вообще-то можно конечно. Но как показывает опыт — все равно для решения всех вопросов это не годится. Делегирование прав ведь уже было сделано — руководство избрано. Думаю, что не стоит нам тут заигрывать с массами. Раз это сделаем — и хватит. Надеюсь, что и не понадобится впредь.
— И куда выгонять будем? Опять в Кронштадт?
— Это не пойдет — Званцев аж вскочил — у меня категорическое запрещение от Змиева на спихивание в Кронштадт всякого непотребства.