— «Мне на работу пора. А ты, когда они начнут двери открывать — не лезь вперед».
— «И не подумаю. Им сказал, чтоб с кинологом приехали. Полезно будет одеть этот собачий прикид — ну в котором собак дрессируют. Но есть сомнения. Гутковский — он немного отморозок, считает себя пупом земли и больше всего боится, что кто-нито в его крутизне усомнится. Так что не уверен, что тут все будет пучком… Но я поостерегусь.
Ну, удачи! Связь кончаю! Да и сам поостерегись!»
Вылез из дома такой груженый, что чуть не влетел под колеса на перекрестке. Облаяли — и к сожалению заслуженно — попер я на красный самым дурным образом. Потом ловил ртом ворон — и почти пропустил зеленый.
Не, так дело не пойдет — надо встряхнуться. Вот и маршрутка кстати. Водитель «шайтан арбы» сегодня не слишком джигит, почти нормально водит.
Что там у братца? Что там у него может быть? Если все это не бред… А к слову — может это я свихнулся, а свой бред украсил братцем с его бредом? Может, сплю?
Закрываю глаза, трогаю руками подлокотник. Выше стекло. На пальцах остается внятный слой пыли. Открываю глаза — так таки «Газель». Ущипнул себя за руку — больно. Ущипнул сильнее — еще больнее, но ничего не поменялось. Интересно — а как понять, что у тебя бредовое состояние? И почему бы в бред не включить боль от щипков?
На подходе к поликлинике ощущение бреда усилилось. Стоянка для автотранспорта почти пустая — сроду такого не было! И ни одной машины «Скорой помощи»! А они всегда ставили свои таратайки здесь, хотя официально их служебная стоянка — с другой стороны подстанции. Но им тут удобнее и на пару десятков шагов ближе, потому всегда с ними были свары. А тут — пусто.
Дальше — больше. Двери — заперты, стоит кучка посетителей и посетительниц — человек пять, галдят, дербонят в звонок, но похоже без результатов.
Чертовщина какая-то.
Отхожу назад — о, со второго этажа на меня кто-то смотрит — машет рукой и исчезает в глубине кабинета. Подхожу к двери, с трудом пробиваюсь поближе сквозь эту толпу созданную всего пятью человеками — меня заподазривают в разных черных помыслах, но объясняю, что я врач и на мое счастье кто-то из пяти меня узнает.
В тамбуре за дверями появляется наш ГОшник — Сан Саныч. Вид у него жуткий — лицо серое, мокрое, волосенки прилипли к коже, и что никогда не видывал у него — подмышки халата промокли от пота двумя здоровенными полукружьями — чуть не до пояса. Сам халат изгваздан в грязи, здорово замаран кровью и порван. В руке у Сан Саныча палка от швабры и вид злобно-грозный.
Приоткрыв дверь, он тут же напустился на тетку, стоявшую самой первой: «Я тебе дура уже третий раз говорю — поликлиника закрыта, у нас опасная инфекция и до проведения полной дезинфекции поликлиника работать не будет! Тебе палкой по башке твоей дурной врезать, чтоб поняла?»
— «Доктор, ты полегче — заступается за тетку мужичок средних лет — нехорошо так орать!»
— «А три раза подряд толковать одно и то же — хорошо? Идите вы все отсюда подобру-поздорову, а то сами заболеете! Заболевание смертельно и легко передается!»
— «Мне назначено!» — визгливо и как-то привычно вопит тетеха.
— «Шваброй тебе, дура тупая, по башке назначено. Сейчас выпишу!» — звереет милейший и добрейший Сан Саныч.
Между тем из пяти страждущих двое улетучиваются. Мужичок видя это, тоже смывается.
Сан Саныч и впрямь трескает бабу по башке палкой, отчего баба затыкается в своем базлании, ловко разворачивает ее спиной и молодецким пинком посылает ее с лестницы в кусты. Шмякнувшись, баба быстро вскакивает и с визгом улепетывает…
— «А Вы чего — особого приглашения ждете?» — поворачивается он к последней из посетительниц.
— «Хочу узнать, что за инфекция и что рекомендуете делать» — довольно спокойно отвечает пожилая женщина.
— «На манер бешенства. Передается при укусах. Смертельна. Потому подальше держитесь от ковыляющих неровной походкой, от тех, кто укушен, на ком кровь. От меня, например, держитесь подальше. А еще опасайтесь мертвецов или похожих на них. И лучше эвакуируйтесь пока из города».
— «Спасибо!» — кивает женщина: «Почему надо опасаться мертвецов? Заразны?»
— «Заразны. Особенно после того, как воскресают. Не убедился бы в этом кошмаре сам — не поверил бы. А теперь — извините, времени мало, надо сдать дела коллеге».
Посторонившись, пропускает меня в тамбур, ответно кивает женщине и лепит состряпанную второпях надпись: «Поликлиника инфицирована! Не входить! Опасно дл жизни!»
— «Вы букву „я“ пропустили в слове „для“», — чтоб хоть что-то сказать говорю ему.
Он машет рукой — фигня! Быстро идет внутрь поликлиники.
В вестибюле как Мамай прошел — какие-то бумажонки раскиданы, шапка валяется, шлепанцы чьи-то… Сразу за регистратурой — на лестнице здоровенная лужа крови, уже свернувшейся в студенистую массу… Волокли кого-то — следы в комнату отдыха…
«Куда идти?» — спрашиваю Сан Саныча.
«В кабинет начмеда», — отвечает на ходу.
Кабинет спрятан под лестницей. Почему так — не знает никто, но начмеду этот кабинет был почему-то мил. Захожу. Хозяйки нет и разгромлено и тут все.
Сан Саныч мнется. Понимаю, что ему не хочется свежему человеку заявлять, что мертвецы воскресают… Прихожу на помощь, коротенько рассказываю про беседу с братцем. Вздыхает с облегчением. Но без радости. Какая тут радость.
— «Значит, это не только тут у нас. Вкратце — у Люды Федяевой на приеме умер пациент. Она кинулась оказывать ему помощь. Первая помощь, реанимационные меры — как положено. Через пять минут этот пациент сожрал у нее губы и щеки — дыхание рот-в-рот, тянуться не надо. Одним махом.
Дальше было совсем паршиво — пока его повязали — перекусал с десяток пациентов и наших сотрудников четверых.
Люду Бобров повез на своей „Мазде“ в Джанелидзе. Пациента запихали ему в багажник — был шанс достать куски тканей у него из желудка, а хирурги там в ожоговом хорошие. Потом Бобров нам отзвонился — и визжал нечеловеческим голосом — Люда по пути умерла, а когда он остановил машину — ожила и стала рвать на себе бинты и пыталась его схватить. Он из машины выскочил и позвонил нам. Сроду бы не подумал, что Бобров может визжать!»
Да уж. Кто-кто, а Бобров… Он был всегда подчеркнуто энглизирован, невероятно аккуратен и держался как лорд. Да даже галстук по торжественным дням одевал не селедкой — а бабочку. И в парадную одежду входил смокинг — настоящий с шелковыми вставками. Говорил всегда вполголоса, очень сдержанно — а тут визжал…
Да а к Федяевой он относился явно с симпатией… Красивая она была, Федяева… Тут я представляю себе ее лицо без губ и щек и меня передергивает.
— «Его спасло то, что она была забинтована весьма плотно и пристегнута ремнем безопасности. Так он ее в машине и оставил. Ну а у нас пошло веселье дальше. Еще один пациент перекинулся — из сильно покусанных. Ему уже никто рот в рот дышать не стал, простынкой накрыли.
Начмед пыталась связаться с спецсантранспортом, но там сообщили, что они временно не работают — практически все экипажи не вернулись, а которые вернулись — нуждаются в психологической помощи. Со „Скорой“ — та же песня, у них за ночь потеряно до двух третей бригад — стоянку пустую Вы заметили. Пока возились — покойничек — то восстал из мертвых. Нашлась добрая душа — кинулась ему помогать — тут медсестрички не доглядели. Добавилось еще несколько укушенных. И Ваш покорный слуга туда же — прибежал на визг, не разобравшись. С начмедом вместе…»
Сан Саныч подтянул жеваную и грязную штанину — да, за икру его тяпнули основательно, повязка здорово набухла от крови, глубокая рана, значит, кровит сильно…
— «В общем ситуация такая. Дрянь эта передается с укусом. Воздушно-капельным путем похоже не передается, да и не дышат мертвяки и не чихают. Убитые или смертельно раненые обращаются минут через 5 — 10. Но тут возможно, что на холоде и подольше будут обращаться — могу судить только по своим наблюдениям — а у нас в поликлинике жарко.