Я не одна. Он здесь. Настоящий.
Так приятно желать и быть желанной. Я могла бы утонуть в этом чувстве.
К сожалению, тело не уловило метафор, проносящихся в голове — в какой-то момент мне нужно вынырнуть, чтобы глотнуть воздуха. Когда отстраняюсь, чтобы перевести дыхание, меня поражает открывшееся зрелище: красная помада размазана по всему лицу Винсента, буквально от носа до подбородка.
Это так поразительно и грязно, так непристойно, что я давлюсь смехом.
— Что? — требует Винсент, чуть сильнее сжимая ладони.
— У тебя помада, — я обвожу рукой его рот.
Он выгибает бровь.
— У тебя тоже.
Я задыхаюсь, натягиваю рукав на руку и яростно тру. Винсент смеется.
— Заткнись, — умоляю я. — Двенадцать часов стойкости, ты никогда не отмоешься самостоятельно.
— Следует написать отрицательный отзыв.
Я усердно вытираю уголки его рта.
— Теперь лучше? — ворчит Винсент, сохраняя серьёзное лицо, пока я тру его губы.
— Да, намного лучше, — ворчу я. — Извини, я устроила беспорядок.
Винсент переносит вес тела обратно на руки и позволяет ухаживать за ним. Я кладу одну руку ему на затылок, удерживая на месте, пока вытираю рот рукавом.
— У тебя такие мягкие волосы, — снова ворчу, ощущая зависть. — Ты правда не пользуешься кондиционером?
— Ты заглядывала в мой душ?
— Конечно заглядывала. Я же предупреждала, что так и сделаю.
Если Винсент замечает, что я провожу большим пальцем по изгибам нижней губы больше необходимого, он не упоминает об этом. Но издает тихий, довольный вздох и закрывает глаза, когда моя другая рука — та, что лежит на глупо мягких волосах — начинает двигаться, пальцы сгибаются, так что ногти вырисовывают медленный ритм на его коже головы.
Винсенту требуется мгновение, чтобы снова приоткрыть веки, когда я отпускаю его.
— У меня все лицо в помаде? — хрипит он.
— Почти, — подтверждаю я. — Прости, я же говорила, что развела беспорядок.
Винсент издает низкий грудной стон.
— Скажи это еще раз.
— Что? Прости? — сознание поражает меня. — Или что я развела беспорядок?
Он проводит языком по зубами, отчего меня кружится голова.
— Ты, — я обвиняюще прижимаю палец к его груди, — грязный мальчишка.
— Это все ново, — говорит он, выставляя ладони в знак защиты. — Грязные разговоры никогда не действовали на меня так, но ты и проклятая поэзия…
— Тогда, может быть, стоит продолжить разговор, — говорю я, стараясь, чтобы это прозвучало страстно. Винсент фыркает.
— Учитывая наш послужной список в области общения? Да, думаю, это хорошая идея.
Смех клокочет у меня в горле. Винсент ловит его крепким поцелуем. И тогда я больше не смеюсь, потому что единственное, что существует в мире — это тепло его губ на моих. Пальцы снова зарываются в его волосы, и Винсент отвечает тем же жестом, поглаживая одной рукой вдоль моей спины, от плеча, трапециевидной мышцы, к изгибу задницы. Через долю секунды после того, как я думаю, что заплатила бы много денег за то, чтобы он сжал меня там, Винсент протягивает руку и делает это я так сильно, что я невольно издаю стон.
Он стал ещё тверже. Не думала, что это возможно.
И вдруг никаких сомнений не остается. Нет страха. Колебаний. Словно какое-то пугающе сложное алгебраическое уравнение внезапно упростилось и теперь ответ ясен как божий день.
Я снова откидываюсь назад и обхватываю его подбородок руками.
— Я хочу делать больше, чем просто целоваться.
Винсент кивает.
— Так же, как я прижимал тебя к книжному шкафу?
— Что-то похожее.
— Ну… — один уголок его рта приподнимается. — Если тебе это показалось впечатляющим, представь, что я могу сделать двумя руками.
— Покажи, — требую я.
— Показать что?
— Действительно нужно, чтобы я произнесла это вслух?
Он моргает, изображая притворную невинность.
Это битва.
Я смотрю на огромного темноглазого баскетболиста, чьи руки лежат на моих бедрах. Винсент благосклонно улыбается в ответ, ресницы трепещут.
— Давай, Холидей, — бормочет он. — Используй слова.
Это… что-то делает со мной.
— Перестань дразниться, — говорю я, затаив дыхание. — И, черт возьми, прикоснись ко мне.
Я хватаю запястье руки, которая все еще сжимает мою задницу и пытаюсь направить ее к себе спереди. Не могу поверить, что надела джинсы. Не могу поверить, что он тоже. Я ненавижу их. Хочу, чтобы джинсы исчезли, немедленно и я больше никогда не хочу их видеть.
— Один или два? — спрашивает Винсент грубым голосом.