— Разогреть? — хриплю я.
И мой разжиженный маленький мозг работает слишком медленно, чтобы уловить суть — потому что даже когда Винсент низко приседает и обхватывает руками бедра, я не понимаю, что он имеет в виду. Нет, до тех пор, пока не наклоняет голову и не облизывает мою сердцевину, задевая языком клитор. Его рот такой горячий и влажный, а вид темных волос у меня между ног и ресниц на щеках настолько невероятно эротичен, что я задыхаюсь от шока.
Когда Винсент поднимает голову, в его глазах горделивый блеск.
— Вот так.
У меня не хватает духу отпустить остроумный комментарий или запустить ракету самосознания по поводу того, как, должно быть, выгляжу под этим углом или какова я на вкус. Мир сузился до одной маленькой точки света. Все мое лицо горит. Даже шея и грудь.
— Это твой день рождения, — говорю я, делая слабую попытку пошутить. — Разве не я должна сделать подарок?
— Поверь, Холидей. Ты и есть мой подарок.
А потом он наклоняет голову и прижимается ко мне ртом. Я судорожно выдыхаю и хватаю в охапку одеяло. Другой рукой вцепляюсь в волосы Винсента, пока он двигает челюстью, словно целуя. Или как будто пытается проглотить меня. Трудно сказать. Язык проводит круги вверх и вниз, а затем щёлкает по нервному пучку, который заставляет дрожать колени.
Винсент двигает языком и просовывает один палец внутрь, и клянусь, он входит чертовски легко.
Но этого недостаточно — даже близко нет, поэтому я приподнимаю бедра, добиваясь большего трения, большего давления, чего угодно.
Винсент хмыкает и отстраняется, чтобы вставить никому ненужный комментарий.
— Такая жадная.
— Перестань дразниться, — требую я, резко дергая его за волосы.
Ответный стон Винсента щекочет внутреннюю сторону бедра.
— Я просто хотел убедиться, что не причиняю тебе боль.
— Заткнись на хрен!
Это делает свое дело.
Винсент вводит в меня второй палец. Растяжка великолепна — ровно настолько, чтобы я действительно почувствовала это, когда он раздвигает пальцы внутри, надавливая на противоположные стенки и растягивая мышцы.
Я стону и позволяю голове упасть назад, веки закрываются.
— Хорошо? — спрашивает Винсент.
— Мхм…
— Хорошая девочка.
Сдавленный смех вырывается из горла.
— Что не так? — говорит Винсент. — Думал, ты хотела, чтобы я продолжал говорить.
Я поджимаю губы и определенно не собираюсь признаваться, что эти два слова… что-то делают со мной.
Хотя Винсент знает.
Чувствует.
И я слышу по голосу, что он дразнится.
— Я имела в виду, вести хорошие разговоры. Не грязные. Грязные разговоры — это… — он вынимает пальцы почти до конца, затем засовывает их обратно под новым, лучшим углом, — слишком, — хриплю я, потеряв нить разговора.
— Так значит не хочешь, чтобы я сказал, какая ты горячая и влажная? — спрашивает Винсент, изображая невинность. — Не хочешь, чтобы сказал, что с тебя капает? Что не могу дождаться, когда ты испортишь простыни? И я определенно не должен говорить, как крепко ты сжимаешь мои костяшки пальцев и какая чертовски сладкая на вкус, верно?
Я открываю рот, полная решимости послать его.
Вместо этого вырывается низкий горловой стон.
— Молодец, Холидей.
Винсент двигает пальцем медленными, изнуряющими движениями и прижимается лицом к внутренней стороне моего бедра, целуя кожу и бормоча слова похвалы, которые я едва улавливаю из-за звука колотящегося сердца и влажного хлюпанья, доносящегося оттуда, где мы соединены. Я упираюсь пятками в матрас и сжимаюсь.
Винсент стонет, движения замедляются, прежде чем он переносит вес и начинает давить сильнее, быстрее, а потом впивается зубами в нежную кожу на внутренней стороне бедра.
Я издаю что-то вроде сдавленного полу-стона, полу-хрипа, потому что это просто несправедливо. В тех немногих случаях, когда я пробовала трогать себя пальцами, это было пустой тратой усилий. По итогу просто вспотела и была не в восторге, руку свело судорогой, а спина болела от того, что я извивалась в печальной попытке дотянуться до чего-то.
Чтобы почувствовать то, о чем рассказывали в любовных романах. Просто подумала, что я одна из многих женщин, которые предпочитают стимуляцию клитора проникновению.
Я думала, что знаю себя.
Но, похоже, ошибалась, потому что, когда пальцы Винсента снова сгибаются и задевают нежное местечко внутри вдоль передней стенки, я чуть не кончаю.
— Это, — выдыхаю я. — Сделай это еще раз…
Слова едва слетают с губ, как пальцы Винсента снова прижимаются к передней стенке. Но на этот раз его другая рука обхватывает бедро, прижимая меня к себе и тыльной стороной ладони он касается нежной кожи между лобковой костью и пупком. Надавливает.