Выбрать главу

Потому что, если Винсент войдет в библиотеку, мне придется столкнуться с тем, что произошло прошлой ночью. А это значит встретиться лицом к лицу со всеми доказательствами, указывающими на то, что Винсент развлекался со мной ради друзей, нежели ради себя: публика в Starbucks, Джабари, преподносящий меня в качестве подарка на день рождения, парень в баре, пытающийся затащить нас наверх в комнату Винсента, неуравновешенное время наедине.

Кендалл — 1, Винсент — 0.

Не забудем и про пропавшие трусики, и, возможно, что еще хуже доказательств, за которые я цепляюсь, все это значило для него так же много, как и для меня.

Но, к счастью, мне не придется справляться со всем этим именно сегодня.

Винсента нигде нет.

Конечно, его нет, — шепчет пессимистичный голос в голове. — Он уже получил то, что хотел.

* * *

В субботу у Клемента выездная игра. Я знаю это только потому, что совершаю ошибку, открывая Твиттер в то время, когда должна читать Чосера18, и первое, что всплывает в ленте — это видео с Винсентом, триумфально забивающего трехочковый.

Я швыряю телефон лицевой стороной вниз на кухонный островок. Это не помогает.

Зажмуриваясь, я все еще вижу, как его обнаженные руки сгибаются, темные волосы падают на влажный от пота лоб, рот изгибается в дерзкой улыбке, когда размытая толпа на заднем плане вскакивает на ноги, чтобы подбодрить его.

Молодец.

Рада, что у него все хорошо.

Я хватаю маркер и вновь принимаюсь за изучение Чосера и его архаичного английского, который неожиданно кажется менее болезненным по сравнению с этим. Нина, которая проводит еженедельную мойку коллекционных стаканов и кружек для воды в раковине напротив, выгибает бровь.

— Ты в порядке?

— Абсолютно, блять, в порядке, — бормочу я.

— Я тут подумала, — говорит она. — Тебе следует написать Винсенту.

Я переворачиваю страницу книги слишком сильно, что та немного рвется внизу, прямо вдоль корешка.

— И зачем мне это делать?

Нина закрывает кран и ставит другой стакан на сушилку.

— Потому что твоя вечеринка жалости превратилась в сорока восьмичасовую ярость, и это, должно быть, становится утомительным. Ты сделала это. Побыла достаточно несчастна. Теперь, пожалуйста, не могла бы поговорить с ним, чтобы вы либо помирились, либо, типа, позволь изуродовать его машину в стиле Кэрри Андервуд19? Что угодно, только не это дерьмо с часом грустных девчонок.

— Мне не грустно.

— Точняк. Извини. Виновата. Ты гребанная трусиха.

— Извини?

Нина улыбается, совсем чуть-чуть, словно моя реакция лишь подтверждает это.

— Я не пытаюсь оскорбить тебя, поэтому объясню иначе. Ты все еще хочешь быть с Винсентом или нет?

Я с трудом сглатываю.

— Больше нет.

— Потому что его товарищи по команде узнают? И тебе невыносима мысль о том, что люди узнают, что ты, взрослая женщина, хочешь трахнуть другого взрослого по обоюдному согласию?

— Потому что я чувствовала себя объективированной, — поправляю я. — Ты была там, Нина. Я видела твое лицо. У тебя те же ощущения от ситуации. Джабари оставил Харпер наверху и пошел держать за руку другую девушку. Остальная команда пыталась оставить меня наедине с Винсентом. Что, если для них это была игра? Что, если они вели счет? Парни так делают. Я читала статьи о спортивных командах, в которых есть электронные таблицы.

Нина прищуривается, глядя на меня.

— Думаешь, товарищи Винсента пытались вас свести?

— Я уверена в этом.

— Значит, они сделали именно то, что делали мы с Харпер?

Я открываю рот, затем закрываю его, а потом пробую снова.

— Это другое. Ты знаешь, что это другое.

— Чем это отличается?

Почему кажется, что Нина не принимает мою сторону в этом вопросе?

— Они парни, Нина. И если перечислишь все улики, которые у меня есть с той ночи, это классическая схема — я поспорил на тебя.

Нина хлопает ладонью по стойке.

— Вот оно! Я так и знала! Ты делаешь повествование из всего. Смотри — да! Иногда искусство имитирует жизнь. Но ты всегда все упрощаешь, чтобы можно было подсунуть их в аккуратные коробочки. Это похоже на то, что ты проводишь литературный анализ собственной гребаной жизни, чтобы не проживать ее по-настоящему.

— Я так не делаю, — возражаю я.

О боже, делаю.

— Делаешь, — говорит Нина. — Это самосаботаж. Потому что, если ты сможешь убедить себя, что уже знаешь, чем это закончится, тогда сможешь уйти, не будучи на самом деле настоящим человеком и живя своей жизнью. Я понимаю, что ты не большой поклонник вечеринок и скопления людей, но иногда кажется, что считаешь себя совсем не такой, как другие девушки.