Но затем он очень уверенно говорит:
— Они лучшие. Добрые. Поддерживающие. Просто, типа, до смешного хорошие люди. Папа занимается биомедицинской инженерией — хирургическими имплантатами, протезированием и подобными штуками, а мама раньше преподавала в пятом классе, но несколько лет назад открыла студию керамики с друзьями, так что теперь они все занимаются гончарным делом полный рабочий день. У них целый бизнес.
Что-то сжимается в груди от того, как загораются его глаза.
— Как они познакомились?
— Баскетбол.
Я выгибаю бровь.
— Они оба чертовски высокие, не так ли?
Винсент кивает.
— Очень. Они тебе понравятся. И моя мама полюбит тебя — я имею в виду не только потому, что ты высокая. Ты просто более артистична, чем мы с папой. Она оценит, что в ее команде есть кто-то еще, — его взгляд скользит по мне. — Вообще-то, они приедут сюда на следующую домашнюю игру. Ты можешь с ними познакомиться, — мгновение спустя он добавляет: — Если хочешь. Нам не обязательно так скоро устраивать семейную встречу…
Я вмешиваюсь, прежде чем он успевает хорошенько подумать:
— Хочу.
Потому что я действительно этого хочу. Даже несмотря на то, что буду нервничать и, вероятно, унижу себя, пытаясь произвести впечатление на замечательных людей, которые подарили Винсенту жизнь, я хочу встретиться с ними и сказать в лицо, какую хорошую работу они проделали, воспитывая сына.
Винсент улыбается и тянется через консоль, чтобы схватить меня за руку.
Он держит ее, пока мы стоим в мокром от дождя потоке машин, и пока целую вечность кружим по кварталу, ожидая, когда откроется уличная парковка, и когда я вставляю ключ в замок и веду его в темную квартиру. Только когда я спотыкаюсь о рюкзак, который все еще стоит там, где я сбросила его в прихожей, прежде чем выбежать и совершить грандиозный жест, Винсент отпускает мою руку, чтобы я могла включить свет.
И вот мы стоим вдвоем.
В квартире.
Где я живу.
Какая бы секс-богиня ни вселилась в меня в книжном магазине, ее сменил дух ученицы средней школы на первом совместном танце.
— Могу я взять твою куртку? — спрашиваю я, потому что это похоже на то, что сделал бы хороший хозяин. До тех пор, пока я не вспоминаю, что шкаф в прихожей туго набит женской верхней одеждой и огромной коллекцией костюмов Нины, которые она украла из театральных постановок. Я некоторое время хожу взад-вперед, прежде чем повесить куртку Винсента на спинку одного из кухонных стульев. Губы Винсента дергаются, но он воздерживается от комментариев по поводу моего гостеприимства.
— Хочешь провести экскурсию? — предлагает он, когда мы скидываем мокрую обувь.
— Конечно. Это, эм, кухня, — указываю на то, что, очевидно, является кухней. — А это гостиная. Извини за беспорядок. Нина собирала вещи для фестиваля импровизации. Эм. Это ее комната. А вот и комната Харпер. А моя… моя здесь.
— Показывай дорогу, — кивает Винсент.
Жаль, что я немного не прибралась перед тем, как бежать в книжный магазин. Кровать застелена, а пол пропылесосили несколько дней, но письменный стол — настоящая катастрофа. Вся поверхность завалена стопками блокнотов, ручками, ароматическими свечами, средствами по уходу за кожей, косметикой и одним тампоном в индивидуальной упаковке, которую я хочу забросить на орбиту. Книжная полка ИКЕА, втиснутая в угол рядом, переполнена нечестивой смесью старой английской литературы всех веков и жанров, и любовных романов разной степени пошлости. Даже пробковая доска, висящая на стене, завалена фотографиями, корешками билетов и визитными карточками.
Естественно, Винсент направляется прямо в бардак.
Сразу становится неловко, но это справедливо, что он будет разглядывать все в моей комнате. Я пользовалась его ванной, а также испытала оргазм в постели.
Стоит прикусить язык и позволить парню рыться в моих вещах.
Я снимаю промокший от дождя кардиган, чтобы положить его в корзину для белья, бросаюсь к кровати, взбиваю подушки и разглаживаю комки на одеяле, затем, переминаясь с ноги на ногу, осматриваю комнату в поисках чего-нибудь еще, чтобы занять руки. Взгляд останавливается на Винсенте. Его широкие плечи согнуты, а голова склонена набок, чтобы читать корешки книг на полке. Вид его — в моей комнате, в мокром после дождя свитере, джинсах и носках — настолько домашний, что сжимается сердце. Я хочу завернуть его в одеяло и держать здесь вечно.
Интересно, чувствовал ли он то же самое, когда я была у него в комнате?