Смерть подступала к Густаву. А он не мог. Не был способен...
Вновь что-то звякнуло. Освещения хватало, чтобы разглядеть небольшой стеклянный сосуд, взявшийся неведомо откуда и покатившийся по полу прямо к Густаву. Эта странность привлекла к себе внимание обоих, на миг заставив отвлечься от всего прочего.
Густав видел посверкивающий бок колбы - вроде бы так называлась эта алхимическая штука - и мутноватые разводы на стекле. На его лице отразилась цепочка быстро сменявшихся эмоций: непонимание - непонимание, сопряжённое с туманным подозрением, словно в голове прозвучал вдруг незримый колокольчик - несвоевременная задумчивость. Чтобы это ни значило, оно сломило панический ступор, сковавший до того его печёнку с селезёнкой.
Упырь этого не понял. Когтистые пальцы протянулись к шее сторожа. Клыки разошлись в плотоядной ухмылке. До Густава донеслось голодное шипение.
Он отпрянул в сторону, опрокидывая кресло и уходя от захвата. Правая рука его, наконец сообразив, что дубинка висит с другого бока, привычным движением выдернула её из петли на поясе. В следующее мгновение, от души хакнув, сторож уже обрушивал своего дубового "дружка" на лапу кровососа.
В жутких историях упырям приписывают невероятную живучесть, едва ли ни полное пренебрежение к боли и прочие сверхчеловеческие качества. Но в данном случае ничего подобного не проявилось. Ибо от удара скрывающийся под личиной стихоплёта Илии не призрел боль, а завыл от неё как баба. Отшатнувшись, упырь схватился за повреждённую лапу и вытаращился на своего тюремщика, словно не понимая, зачем тот только что это сделал.
Густав же, ободрённый воем урода, пошёл в атаку.
- А ещё не хочешь!? - проорал он, замахиваясь дубинкой и целя в мерзкую харю, дабы разбить её в кровавую кашу, смять и изничтожить. - Фокусы мне тут показывает... На!
Упырь в последний момент отклонился, и удар пришёлся вскользь ему по плечу.
- И ещё! - добавил Густав, хрипя и обливаясь потом. Тьма колыхалась вокруг них, в ней дико плясали тени, но сторожу ни стало до них никакого дела. Он был занят. - Ори громче! Но если разбудишь мне Зою с детьми, я тебе точно черепушку расквашу!.. А если разбудишь стариков - они тебя пустят на опыты. Знать, для того тебя сюда и притащили!
Дубинка свистела в воздухе. Упырь пятился спиной назад. Запнувшись, он упал. Победоносно вскрикнув, Густав саданул его как следует по ляжке. Звериная рожа исказилась в гримасе. Тощие лапы заламывались, пытаясь прикрыть башку.
Затоптать! Ибо нечего подобной твари поганить собою мир!
Сторож бил, упырь заслонялся. В какой-то момент Густав подошёл слишком близко, и урод, изловчившись, укусил его за руку. Сперва показалось, что из предплечья вырвали целый кусок мяса, но только показалось - выступило лишь несколько капель крови. Вместо дубинки сторож заехал кулаком в челюсть, и урод мешком отвалился в сторону. Рука у Густава была тяжёлой, то в городе многие изведали на собственной шкуре.
- Кусаться задумал, паскуда? На тебе за это!
Очередной удар пришёлся извивающемуся на полу кровососу по пояснице. Подвальная тьма огласилась протяжным стоном. Для сторожа он прозвучал как песнь, даруя приток свежих сил не хуже тех чудодейственных порошков, что по слухам частенько принимали магистры.
Дубинка взлетала и падала нещадной карающей десницей.
Густав вошёл в раж. Он уже видел себя, стоящего над укокошенным уродом, видел, как на крики сбегаются господа, как они застывают в изумлении и восхищении от его отваги. В общем, он малость замечтался. Потому, когда угол стола врезался ему в бок, сбив дыхание, сторож сперва даже не понял, что произошло. Свалившаяся на пол лампа чудом не разбилась, лишь тревожно замерцала.
Если бы упырь был действительно такой, как про них рассказывают, он успел бы кинуться на Густава, пока тот силился восстановить дыхание, не выронив при этом своего оружия. Но, получив краткую передышку, урод только отполз подальше. Пара-тройка хороших ударов разом согнали с него большую часть жути. Куда-то подевался адский блеск глаз, и затемнённая ранее половина рожи посветлела. Да и сама рожа, ещё сохраняя следы изменения, заметно поосунулась, возвращая себе прежние черты.
Густав отметил это краем глаза, не успев осмыслить, как следует. Ведь вместо того, чтобы продолжить схватку, упырь задумал слинять. Поднявшись с пола, пуская кровавые пузыри и прихрамывая, кровосос бросился наутёк. Миг и о нём напоминало лишь болезненное хрипение во мраке, словно там скулил старый побитый пёс.
Сторож утёр рукавом взмокшее лицо. Надо было отдышаться, он отбился от урода, но ведь и отпускать его было нельзя. Мало ли что тот мог натворить, проникнув в тайные схроны, о которых столько разглагольствовал. А наверху спали живые люди... И вообще - не в смену Густава твориться такому безобразию! Он подобрал лампу и сжал покрепче дубинку. Рука отозвалась болью. В ближнем свете Густав разглядел на ней следы от зубов твари, у которой в пасти явно недоставало одного из передних клыков. То ли он успел его выбить, то ли...
Помотав головой, сторож двинулся по тёмному проходу, твердя себе под нос:
- Беззубая тварь... Прихлопну как таракана.
Правда или нет, что упыри видят в темноте не хуже, чем днём, но этот почти успел выбраться из подвала, не заплутав в его коридорах. Густав понял это, расслышав шорохи, доносящиеся с ведущей наверх лестницы. Он прибавил шага.
Кровопийца, вновь нацепивший личину Илии-человека, не иначе пытался выскочить на улицу, только повреждённая нога подвела, и он растянулся на натёртых до блеска плитах. Видя его жалкие дёрганья на полу нижнего зала Цитадели, Густав преисполнился прежней отваги. Вся растерянность и обессиливающий страх остались позади в гулких пространствах подземелья. Это там таилась тьма и порождённые ею кошмары, здесь же был мир людей.