Дубинка легла аккурат по хребту урода, когда тот начал подниматься, заставив его вновь распластаться на плитах. Сторож отставил мешающуюся лампу в сторону.
- Куда это ты собрался? Я тебя...
Гадёныш пнул его в голень. Густав повалился прямо на него. Дубинка отлетела в сторону. Пришло время честных кулаков.
Они возились и мутузили друг друга двумя пыхтящими кабанами. Уж Густав в своём обмундировании ощущал себя именно так. Урод разбил ему губу. Сторож сплюнул и сломал тому нос. По крайней мере, хруст был соответствующий. Подвернувшиеся им на свою беду стол со стульями оказались снесены. Они во что-то врезались и разбили это что-то, прокатившись по россыпи осколков. То один, то другой оказывался сверху и уже мнил себя победителем, но затем был опрокинут. Ни единого членораздельного слова не прозвучало за всё время их борьбы, только бессвязные животные звуки.
Упырь попытался вцепиться в Густава, он отбросил его загребущие лапы и наподдал локтём в печень. Мерзавец застонал, но уклонился от прямого удара в челюсть, вместо этого заехал своему обидчику лбом в переносицу. В глазах у Густава полыхнул фейерверк. Он потерял всякую ориентацию. А на него уже наваливались, и удушающая хватка сжала его горло, перекрыв доступ воздуха.
Несмотря на полученные раны, урод сохранил поболее сил. Может, и зря он погнался за ним - дал бы сбежать и всего делов... Носовая перегородка пылала болью, в ушах стучало, лёгкие молили о малейшем живительном глотке. Руки Густаву придавили к полу, он мог только бесполезно сучить ногами. Ими он, видимо, и зацепил лампу. Та отлетела к дивану, маслом из неё выплеснулось и пламя перекинулось на кожаную обивку. Густав понял это по тому, что хватка на его горле внезапно ослабла, а лица коснулась волна жара. Восседающий на нём противник отвлёкся. У Густава было всего мгновение на контратаку. Рванувшись так, что вместе с ткань одежды затрещали и связки, он сбросил с себя урода, вновь обретя возможность дышать. Когда, привстав на коленях, налитым кровью взглядом сторож сумел оглядеться, ему показалось, что дурной кошмар вырвался из подвала следом за ними.
Посреди нижнего зала пылал костёр. Высвеченные им тени от диванов и шкафов ложились на шпалеры стен, создавая ощущение пещеры. Всё было красным и чёрным. Воняло гарью, слышался треск и чей-то надрывный вой. И посреди этого, точно окаменев, в полупрозрачной ночной рубахе стояла Зося.
Потом донёсся переливчатый лай.
"Откуда в башне собаки? Старики совсем спятили и разводят у себя наверху собак".
Три стремительных силуэта пронеслись сквозь расцвеченный племенем сумрак и набросились на хромоногую тень, ползущую в сторону входных дверей. Рычание и лязг зубов сменились вполне человеческим криком.
- Я пустил собак! - Кто-то пытался приподнять Густава. Вот только сил помощнику для того явно не доставало.
"Не дать уроду добраться до Зоси..."
Дубинка куда-то девалась, рука была пустой. Но Густав соображал уже вполне связно, чтобы вспомнить про кинжал. Сплёвывая натёкшую в рот кровь, он поднялся на ноги. Отпихнул в направлении возникшей рядом матери мешающегося помощника и извлёк из ножен пол локтя наточенной стали. После чего направился к рычащему клубку из сцепившихся тел.
Нескольких пинков хватило, чтобы разогнать шелудивых в стороны. Не веря в своё спасение, урод отнял руки от лица. В этот момент Густав склонился над ним, занося кинжал. Если бы на разбитой роже мелькнул хотя бы отдалённый признак прежней мерзости, Густав ударил бы, не задумываясь. Но на него, мало что соображая, глядел растерянный и запуганный узник, в компании которого за вполне дружеской беседой он разделял недавний ужин. Подспудные сомнения вновь звякнули в сознании внутренним колокольчиком.
Он всё же ударил. Но не остриём, а круглым обухом кинжала, попав промеж глаз, куда и целил. Противник разом обмяк, и Густав уже со спокойной совестью плюхнулся на пол. У него кружилась голова и болело всё тело. Было жарко, он обливался потом. Может, он тоже горел? Выяснить это сторож не успел, остатки сил покинули его, как и сознание.
Но напоследок ещё подумалось: "Зачем мне всё это? Ведь мне давно пора на покой".
...Чем закончилась безумная ночь, Густав узнал лишь на следующий день и с чужих слов.
На шум драки и собачий лай спустились магистры. Увиденная ими картина поражала своей абсурдностью. Но посреди ночи, в клубах дыма и гари, с кровавыми брызгами, отсвечивающими алым в дёрганом свете пылающего в помещении огня, хватало в ней и жутковатых оттенков. Голосила кухарка, тут же были её дети. По нижнему залу вокруг горящего дивана прыгали лающие собаки. А на полу среди опрокинутой мебели и осколков разбитой вазы распростёрлись два тела: одно принадлежало ночному сторожу, а второе какому-то незнакомцу. Оба носили на себе следы недавней ожесточённой драки.
Последовавшее расследование ночного переполоха выявило целый ряд примечательных фактов, от которых стоило то ли качать головой, дивясь незаурядности человеческого разума, то ли хохотать в голос от превосходящих даже самую буйную фантазию превратностей жизни.
Если вкратце, то дело обстояло так.
Тип, которого во всё ещё бессознательном состоянии повязала вызванная из города стража, приходился племянником другому сторожу - Лобазу, приятелю пострадавшего Густава. Вот только приятель на поверку оказался не таким уж и приятелем. Ибо носатый умник задумал пропихнуться родственничка на хлебное место, то самое, что занимал его напарник. И эти двое состряпали план, который здравомыслящему человеку на ум пришёл бы навряд ли.