- Чего тебе волноваться, раз удача всегда с тобой. - Сторож почесал бок.
- Я, может, не столько за себя волнуюсь, сколько за твоих хозяев. Неспроста ведь со мной такое происходит - словно ведёт меня некая Высшая Сила и я лишь орудие в её деснице.
За магистров Густав посоветовал бы уж точно не волноваться. Эти стариканы ещё всех их переживут. Хоть сто лет им стукнет, даже не заметят того, уткнувшись в свои книги. Хоть гори вокруг всё, хоть тони - им до того и дела не будет. Что им какой-то человек, так - неприметная букашка. Если только от него нельзя получить какое-то новое знание. За подобное они самому дьяволу продаться готовы... Сторож почесал другой бок.
На некоторое время в подвале установилось молчание. Ночь. Тишина.
- И? - спросил Густав, когда немой гул вновь начал давить на уши.
Илия непонимающе воззрился на него.
- Чем твоё выступление в Лопухах закончилось?
- А, - встрепенулся узник. - Собственно, ничем. Встал я с земли, отряхнулся и пошёл своей дорогой. Ноги моей больше не будет в той дыре.
Сторож цокнул языком и вновь откинулся на спинку всхлипнувшего кресла.
- Как же ты сюда попал? - спросил он, чувствуя приближение нового приступа зевоты.
- О! Это другая история. Та в Лопухах была ещё неделю назад. А эта - совершенно невероятная... Но прежде чем поведать её, может, мне всё-таки дадут что-нибудь закусить? Честное слово, желудок так ссохся, что уже готов начать переваривать сам себя.
А почему бы и нет, в конце концов? Густав сам не против был закусить. Ужин в компании всё лучше, чем сидеть в одиночку. Сторож направился наверх, оставив узнику горящую лампу. Он уже столько раз здесь ходил, что мог ориентироваться и вслепую. Взяв на кухне приготовленные пайки, вернулся в подвал. Сунул одну миску в специальный проём решётки к жадно протянутым рукам, вторую - побольше, поставил на стол перед собой.
- Ну, продолжай, - кивнул он, берясь за ложку. - Отрабатывай жратву.
Назвавшийся Илией шустро очищал тарелку, одновременно ведя речь. У него это вполне успешно получалось, пока он ещё ни разу не подавился.
Вот только история вновь подкачала.
Путешествовал Илия как-то с одним торговцем - тоже любителем поэзии. А у того был брат - ректор в магическом университете. И натворил тот ректор делов. А потом помер. С братцем они общались не то, чтобы часто, но всё же. А позже и торговец помер, хотя выглядел поздоровее многих. Случается... Торговец кое-что рассказал о случившимся с его братом - история тёмная. Ведь, чем высокопоставленнее человек, тем более странные с ним могут приключиться истории, от которых, бывают, и помирают. Но сейчас не об этом, а о том, что сам Илия сболтнул об услышанном не тем людям. А эти люди донесли уже кому надо. И вот Илию приглашают за город поговорить по-дружески, а он не пошёл - не поверилось ему в эту "дружбу". Заинтересованные господа настояли и посулили немалую плату.
- А я настоятельно отказал, - проглотив очередной кусок, заявил сидящий за решёткой. - Не люблю властных самодуров... Случился мордобой. Вызвали стражу. Я думал - отведут в управу, а меня сюда сдали. Два дня везли. Видно, сильно понадобился я здешним "умникам". Но всё равно ничего не скажу - пойду на принцип. Когда с человеком как со скотиной обращаются, всякое желание общаться отбивается.
- Ну, и дурак, - заключил Густав.
Илия подобрал остатки еды корочкой хлеба:
- Хороший ужин, но очень уж скромный.
Глядя на свою порцию, сторож такого бы не сказал. Но да каждому своё. Густав поудобнее уселся в кресле и протяжно зевнул.
- Рассказчик из тебя - как жеребец из мерина. И гнать бы взашей - да лень.
- Может, это потому что, я нахожусь за решёткой. Несправедливо, лишь по чьей-то прихоти. Для того разве возвысил Создатель человека в цари природы, чтобы его как зверя совали в клетку... Может, сделаешь богоугодное дело и освободишь меня, добрый человек, а?
- Непременно. - Густав вновь зевнул в кулак. С ужином было покончено. Лучшая часть дежурства осталась позади. - А что ты всё называешь меня добрым?
- Жизненная философия такая. - Илия подошёл к решётке и положил пустую миску на пол в коридор. - Жил-жил я на белом свете как все - где грешил, где каялся, а потом вдруг понял, что нет в мире злых людей. Все люди добрые, но не все могут со своей добротой смериться. И с тех пор, хочешь - верь, хочешь - нет, но существовать мне стало гораздо легче. Для того, кто свободен в душе, нет тягот и в жизни.
Длинные пальцы Илии обхватили прутья решётки, взгляд сделался печальным, как у святых на иконах. Или как у осла, тянущего гружёную торбу.
- Вон как, - крякнул сторож, поднимаясь на ноги. Надо было вернуть посуду на кухню и вообще, глянуть, как дела вокруг. - Я вот по более тебя пожил, а что-то до такого ещё не додумался. Скорее уж напротив.
- Какие твои годы, добрый человек. Может, ещё и на тебя снизойдёт озарение.
- Даже не знаю, радоваться тому или опасаться... Ладно, не скучай. Я потом ещё загляну.
Поразмыслив, забирать с собой лампу или нет, Густав всё же оставил свет.
- Жизненная философия, хм.
Густав вышел на улицу. Небо было тёмным и безлунным. В воздухе уже ощущалась осенняя прохлада. Где-то вдалеке выли собаки. Чужие. Местные опять крутились у ног. Пока снова не забыл, Густав принёс им кормёжки. Заглянув в пустую караулку, взял припасов, что дала ему с собой жена. Достал из-под лавки, где у них с Лобазом имелся небольшой тайничок, приятно булькнувшую баклагу. На обратном пути в подвал прихватил ещё одну лампу.