Дверь открылась в единственную голую комнату, занимавшую весь второй этаж; ее пол устилали изношенные парусиновые маты, на стенах висели мечи и сабли, многие виды которых Шелк никогда не видел или даже не слыхал о них, и длинные деревянные рапиры с корзинчатыми гардами.
— Ты хромой! — воскликнул Меченос. — Хромаешь! — Он танцевал вокруг них, атакуя и парируя.
— Я повредил щиколотку, — объяснил ему Шелк. — Через пару недель мне будет лучше.
Меченос сунул свою рапиру в руки Шелка:
— Но ты должен начать прямо сейчас! Начнем занятия с тобой сегодня вечером! Ты знаешь, как держать ее? Ты левша? Хорошо! Очень хорошо! Со временем я научу тебя драться и правой. Держишь трость в правой, а? Ты можешь парировать, но не ударять или резать ей. Понятно? Могу я тоже взять трость? Ты согласен, что это честно? Никаких возражений? Где… А, вот! — Потрясающий прыжок перенес его к ближайшей стене, с которой он схватил еще две рапиры и желтую трость, такую тонкую, что она скорее походила на палочку; как и рапиры, она была из отполированного бамбука.
— Сэр, я не смогу сражаться с вами с такой щиколоткой, да и Капитул неодобрительно смотрит на такие действия — и я никогда не был под стать вам или кому-нибудь вроде вас. Кроме того, у меня нет денег, чтобы платить за уроки.
— Ага! Гагарка — твой друг? Что с ним сделать, Гагарка? Просто научить его защищаться, верно?
Гагарка покачал головой.
— Он мой друг, а я — его. — Только сказав эти слова, Шелк осознал, что это правда. — И поэтому я не разрешу ему платить за меня, — добавил он.
Голос Меченоса упал до шепота:
— Ты сказал, что не можешь драться, из-за твоей одежды и покалеченной ноги. Но если на тебя нападут? Тогда тебе придется. Придется… И Гагарка, как твой друг, он тоже будет драться, верно? Драться за тебя? Ты сказал, что не хочешь, чтобы он платил. Разве он не чувствует то же самое?
Он бросил Гагарке рапиру.
— Ты не сделан из денег, а, Гагарка? Хороший вор, но бедный человек, разве не так говорят о тебе? Разве ты — разве вы оба не хотели бы сохранить все деньги Гагарки? Да! О да! Я знаю, что вы хотели бы.
Гагарка отстегнул свой тесак и положил его у стены.
— Если мы побьем его, он не возьмет мои деньги.
— Точно! — Меченос отпрыгнул. — Ты извинишь меня, патера, если я сниму штаны?
Он еще не закончил говорить, как они упали на пол; одна тонкая, как веретено, нога была черной и синтетической и сверкала, как сталь. Пальцы старика коснулись ее, и она тоже упала, оставив его качаться на одной естественной ноге, узловатой, покрытой синими венами.
— Что вы думаете о моей тайне? Пять я взял! — Он прыгнул к ним, ненадежно балансируя при помощи рапиры и желтой трости. — Пять я нашел!
Шелк, едва не опоздав, отбил широкий свистящий удар в голову.
— Слишком много частей? Едва хватило! — Еще один свистящий удар. — Не съеживайся!
Гагарка сделал выпад, старик парировал невероятно быстрым, незаметным для глаз движением; ответный удар его рапиры о череп Гагарки прозвучал громче, чем выстрел самого Гагарки в «Петухе». Гагарка растянулся на парусиновом мате.
— Патера! Защищайся!
За время короткой молитвы, которое показалось Шелку половиной ночи, он бешено отбивал удар за ударом, справа, слева, в голову, в шею, в руки, в плечи, в корпус. Времени думать не было, и вообще времени не было ни на что, кроме защиты. Почти против желания, он начал чувствовать определенный рисунок, ритм, который управлял атаками старика. Несмотря на щиколотку, он мог двигаться быстрее и поворачиваться быстрее, чем старик на одной ноге.
— Хорошо! Хорошо! За мной! Хорошо!
Меченос уже защищался, парируя смертоносные удары Шелка в голову и плечи.
— Используй кончик! Смотри! — Старик нанес удар, опираясь на тонкую трость как на отсутствующую ногу, кончик его рапиры ударил Шелка между ног, потом под левую руку. Шелк отчаянно ударил в ответ. Меченос неудачно отбил его удар, и Шелк, обратным движением, ударил его в голову.
— Где ты учился, парень?
Гагарка уже стоял на ногах, усмехаясь и потирая голову. Чувствуя, что его предали, Шелк отбивал и бил, бил и отбивал удары старика. Не было времени говорить, не было времени думать, не было времени ни на что, только на сражение. Он бросил трость с головой львицы, но это не имело значения — боль в щиколотке была далекой, как будто боль кого-то другого, какого-то другого тела, которое он почти не знал.