- Не плачь...
Она мгновенно исчезла.
- Отец небесный! - умоляюще спросил он. - Куда она, куда?
Эта ночь утвердила его в давно возникшем решении.
Пошатываясь, он спустился по лестнице, вышел из дома и направился к шлюзу.
Ветер свирепел, хлестал в лицо мокрым снегом, и, хотя идти пришлось совсем недолго, он продрог до костей, зубы стучали. Он сел на край набережной, свесив ноги над водой. Мелкие злые волны бились о камни. Чёрная, непроницаемая для глаз вода скрыла то, что лежит на дне, но он знал, вязкий ил уже делает своё дело: труп Банинга Кока опутает густая тина и над ним вырастут водоросли.
Вам не выпутаться, господин капитан, невозможно обмануть чёрного шкипера.
А что ему самому оставалось делать на этом свете?
Соскользнуть вниз - и всё, конец, подумал он. Какой близкой и желанной показалась ему смерть в эту минуту.
Угрюмый мрак, сырой ночной воздух, грязная мостовая, холодная вода, лёгкое поскрипывание руля - чёрный шкипер вывел свой баркас на ночную вахту. Вода так темна, что, казалось, будто барка несётся в ночном воздухе. Только свет факела, воткнутого между досок на носу, рисовал на поверхности широкую кровавую полосу.
На баркасе ничего не прибавилось. На корме по-прежнему стоял человек с острогой: это был железный трезубец с острым концом, который впившись в живое или мёртвое, может быть вырван только с большими усилиями и страшными следами разрушения.
Вонь от приближающегося баркаса становилась сильней, удушливей. Рембрандт впервые по-настоящему ощутил страх.
Баркас остановился, шкипер бросил невод. Сетка пошла ко дну. Ван Рейн наблюдал, как медленно сходятся её края, и, наконец, из-под воды показался тесно набитый сетчатый мешок. Шкипер подтянул его на борт. С палубы отчётливо доносился гнилостный запах. Лунный свет упал на палубные доски, высветив запутавшийся в неводе труп.
Рембрандт вгляделся. Чёрный намокший бархат камзола, зеленоватая распухшая левая рука без перчатки. И без ногтей...
- Идём, - негромко сказал шкипер, обращаясь, несомненно, к нему, Рембрандту, подзывая рассечённой до предплечья левой рукой.
Ван Рейн поднял глаза. Перед ним в темноте мерцало безжизненное бледное лицо Адриана Ариса из Лейдена, по прозвищу Арис Малыш, повешенного по приговору суда тридцать первого января тысяча шестьсот тридцать второго года.
Рембрандт не испугался, только удивился: перед ним оживший труп преступника, снятый с виселицы и переданный в качестве анатомического материала почтенными господами из суда правосудия.
Как бы оправдываясь, он забормотал, не сводя глаз с препарированной руки, и уже понимая, что никакие оправдания не будут приняты:
- Я лишь хотел показать совершенство человека, венца творения Господа, на примере функционирования пальцев руки. Ибо злодеи, которые творят беззакония в отношении живых, совершают благое дело после своей смерти: сама их смерть используется ради здоровья других...
- Идём! - повторил шкипер настойчивей, и ветер подхватил его голос, унося куда-то вдаль...
Рембрандт тяжело поднялся и встал на краю.
- Иду, - обречённо шепнул он и потянулся рукой, словно решил ухватить ветер за хвост.
Малыш Арис улыбнулся. Пугающая пустота во взгляде... Пустота на баркасе...
Но так показалось только сперва, потому что вскоре он увидел, как с баркаса тянутся к нему мертвенно бледные худые руки, жаждущие схватить, задушить в объятиях, омерзительные скользкие ладони, желающие коснуться его лица, чтобы свести с ума и подчинить себе!
Раздались гневные голоса - мужские и женские: скорее к нам, иди, иди! Он беспомощно всхлипнул, схватился за горло, чувствуя, что задыхается.
Отчаянно разгоняя нечисть руками, он отталкивал их вместе с клочьями тумана, но каждый раз после того, как ему удавалось отмахнуться от одного бесплотного призрака, новый, еще более отвратительный и жуткий вставал перед ним.
Вот они, стоят на борту: одноглазый вождь батавов Цивилис в высокой тиаре и с мечом в руке; персидский царедворец Аман, окутанный зловещим тёмно-красным облаком; отвратительный продавец крысиного яда с плетёной корзиной, до краев наполненной околевших крыс; нищий мальчишка с обезьяноподобной головой; отвратительные уроды неопределённого возраста и пола, одетые в мешковатые лохмотья...
Все они знали его, и он знал каждого в мельчайших деталях, ведь это именно он изобразил каждого, оживив при помощи игры света и тени. Ликуя, они втащили его на борт, и тут же опустили на палубные доски. Силы стремительно покидали его. Воздух, наполненный запахом смерти и тлена, придавливал к полу.
Баркас словно опрокинулся, перед глазами запрыгали тёмные пятна и ярко-красные вспышки. Шум в ушах. Чья-то невидимая рука жадно копалась в душе, вытаскивая оттуда талант, любовь, тепло, оставляя могильный холод.
Всё-таки должно же быть что-то, способное удержать его! Фатально любимая Саския, тихая, нежная Хендрикье3... И Титус, его единственный выживший ребенок, его сын, которого он умудрился пережить...
Вон они, молча стоят на берегу. Только Саския продолжает плакать.
- Не плачь, не надо. Прости меня, - попросил он, и в тот момент, когда уже собрался с силами, чтобы выскочить на берег, шест шкипера всей тяжестью опустился ему на плечо и прижал к полу.
Этот немой приказ не двигаться, более походивший на гипнотическую силу, был абсолютным. Он не мог сдвинуться с места на этом баркасе, погружаювшемся все глубже и глубже.
Перевозчик упёрся длинным шестом в набережную. Вода хлюпнула, схлынув, и баркас, черканув бортом о камень и слегка осев, оторвался от берега.
Почуяв дыхание смерти, Рембрандт, крепко сжал губы и закрыл глаза, явственно ощутив себя внутри баркаса, в трюме, отделённым от чёрной воды канала какими-нибудь двумя дюймами дерева.
Что такое жизнь, если не короткое путешествие бессмертной души в человеческом теле как внутри маленького баркаса, подумал он.
Резкий толчок сотряс его в последний раз, наполняя ужасом, от которого он затрясся и заплакал, как ребёнок. Он плакал, думая о пустоте и одиночестве, ожидавшем его, беспросветном, однообразном, как неподвижно чернеющий канал.
1 Голландская храбрость, Dutch Courage (англ.) - женевер, крепкий спиртной напиток из ячменя, можжевельника и пряностей. Этот напиток голландского происхождения во время Тридцатилетней войны (1618-1648) британские солдаты использовали его как согревающее. Этот состояние пьяной удaли, храбрости во хмелю, "море по колено", они назвали "Dutch Courage" (голландская храбрость) и привезли напиток в Англию.
2 Even yeqarah. La Piedra Gloriosa o de la Estatua de Nebuchadnesar (Amsterdam, 1655 г.)
3 Хендрикье Стоффелс (1626-1663) - модель и сожительница Рембрандта.