— Точно, и он может пристрелить тебя, кха, как тебе это нравится?
На захламленном столе его памяти, наконец, под чашкой забывчивости показался коврик воспоминаний.
— Ты — Мордач, — проговорил он. — Так? Какой-то парень сломал твой нос, и он так и не сросся правильно! А твои глаза постоянно слезятся, и поэтому тебе дали постоянную работу тюремщиком…
— Я тебя знаю, мистер? — Мордач подозрительно всматривался в Ваймса.
— Меня? Нет. Нет! — поспешно ответил он. — Но я слышал, что о тебе говорят. Штаб практически на нем. Очень честный человек. Твердый, но честный. Не плюет в похлебку, не мочится в чай. И никогда ничем себя не осрамит.
Видимая часть лица Мордача приняла негодующе хмурый вид человека, который пытается соответствовать образу.
— Мда? — наконец произнес он. — Ну, кха, я всегда держал камеры в чистоте, это верно. — Он выглядел немного ошеломленным, но все же ему удалось изменить выражение лица. — Ты сиди здесь, мистер, а я сообщу капитану, что ты очнулся.
Ваймс снова лег на койку и принялся рассматривать корявые и к тому же неграмотные надписи. Некоторое время сверху доносился громкий голос, прерываемый назойливым «кха!» Мордача.
Потом на лестнице опять раздались шаги тюремщика.
— Ну и ну, — сказал он тоном человека, стремящегося увидеть, что же получит третья сторона. — Похоже, капитан хочет видеть тебя немедленно. Так что, ты сам позволишь заковать тебя, кха, или мне ребят позвать?
Да хранят тебя боги, подумал Ваймс. Правда, должно быть, удар, раздробивший ему нос, так же выбил из него мозги. Нужно быть особенным кретином, чтобы попытаться в одиночку заковать опасного преступника. Попробуй он это с Карцером, через пять минут он был бы уже мертвым дураком.
Тюремщик открыл дверь. Ваймс поднялся и протянул руки. После секундного замешательства Мордач заковал их в наручники. С тюремщиком нужно быть обходительным; тогда есть возможность, что руки не скуют за спиной. Человек, руки которого находятся перед ним, имеет довольно большую степень свободы.
— Ты идешь первым, — проговорил Мордач и, нагнувшись, поднял довольно эффективный с виду арбалет. — А если ты попытаешься пойти слишком быстро, мистер, я пристрелю тебя, кха, и умирать ты будешь медленно.
— Честно, — кивнул Ваймс. — Вполне честно.
Он осторожно поднимался по ступеням, слыша тяжелое дыхание Мордача за спиной. Как и многие люди с ограниченным уровнем интеллекта, свои возможности Мордач воспринимал крайне серьезно. Во-первых, он показывал полное отсутствие раскаяния насчет того, если ему придется спустить курок.
В конце Ваймс вспомнил, что нужно задержаться.
— Кха, поворачивай налево, — подсказал Мордач. Ваймс кивнул. А потом первый поворот направо. Все огромной волной возвращалось назад. Это улица Паточной Шахты. Его первый штаб Стражи. Именно здесь все и началось.
Дверь в кабинет капитана была открыта. Старый усталый человек поднял взгляд.
— Присаживайтесь, — холодно произнес Тильден. — Благодарю, Мордач.
Ваймс мало что помнил о капитане Тильдене. Он был военным, а эта служба была для него чем-то вроде пенсии, что не было очень уж хорошей идеей. Он ждал указаний от Властей и подчинялся им, тогда как сам Ваймс полагал, что лучше ждать указаний от Властей, а потом отфильтровать их через сеточку здравого смысла, добавив горсть творческого непонимания или даже, если позволяли обстоятельства, начальной глухоты, потому что Власти редко опускались до уровня улиц. Тильден слишком много внимания уделял сиянию нагрудников и опрятности при парадах. Разумеется, это все же имело значение. Нельзя позволять людям шататься по окрестностям без дела. Но, хотя он никогда и не говорил об этом, Ваймсу нравилось видеть хотя бы слегка потрепанные доспехи. Это означало, что кто-то их корежил. И, кроме того, когда скрываешься в тени, сверкать не слишком-то и хочется.
На стене висел флаг Анк-Морпорка, красный цвет которого превратился в грязно-оранжевый. Ходили слухи, что Тильден ежедневно отдавал ему честь. На столе, занимая добрую его часть, стояла серебряная чернильница с позолоченным гербом полка; Мордач каждый день полировал ее так, что она сверкала. Тильден так и не забыл армию.
И все же Ваймс любил старика. Он был хорошим солдатом, как говорится; он в основном был на побеждающей стороне и убил больше врагов, пользуясь проверенной, хотя и скучной, тактикой, нежели другие с интересной, но глупой. Он был, в определенном смысле, добрым и справедливым; его подчиненные постоянно хитрили, а он даже не замечал.
Теперь же Тильден одарил его Долгим Взглядом, предполагающим Бумажную Волокиту. Это должно было означать: мы знаем о тебе все, так почему бы тебе не рассказать нам все о себе? Но у него это не очень-то получалось.
Ваймс отсутствующе смотрел на него.
— Повтори-ка еще раз, как тебя звать? — произнес Тильден, понимая, что Ваймс превзошел его.
— Киль, — ответил Ваймс. — Джон Киль. — И… а, к черту… — Слушайте, — продолжил он, — у вас на меня есть лишь одна бумажка, и это только рапорт того сержанта, если учесть, что он умеет писать.
— Вообще-то у меня две бумаги, — поправил капитан. — И одна из них — о смерти Джона Киля, что?
— Что? За потасовку со стражниками?
— В текущих обстоятельствах для смертной казни этого было бы вполне достаточно. — Капитан нагнулся вперед. — Но, ха, возможно, в нашем случае это не важно, потому что Джон Киль умер вчера. Ты избил и ограбил его, что? Ты забрал деньги, но не стал связываться с письмами, потому что такие как ты не умеют читать, что? Так что ты не знал, что Джон Киль был полицейским, что?
— Что?
Ваймс уставился на тощее лицо с торжествующе ощетинившимися усами и маленькими поблекшими глазами.
А потом внезапно раздался звук, будто кто-то усердно подметал пол в коридоре. Капитан взглянул за его спину, зарычал и швырнул ручку.
— Уберите его отсюда! — заорал он. — И что этот дьяволенок делает здесь в это время ночи?
Ваймс повернул голову. В дверях стоял тощий, морщинистый человечек, лысый, точно младенец. Он глупо улыбался и сжимал метлу.
— Он многого не просит, сэр, кха, и лучше, чтоб он приходил, когда, кха, тихо, — пробормотал Мордач, оттаскивая человечка за худой локоть. — Пойдем-ка, мистер Лузи…